— Когда-то именно об этом мечтал он сам — найти Калике и принять участие в битве, которая освободит Люсару от зла, принесенного Нэшем, зла, которое тот привил и молодому королю.
— Неужели дела и правда так плохи?
Финлей посмотрел на Дженн — по-настоящему посмотрел. В свои тридцать два года она все еще была красива — с бездонными синими глазами, густыми черными волосами и выразительным овальным лицом.
Годы мало отразились на ней — в отличие от событий прошлого. Сегодня ему предстоит рассказать молодежи историю великой битвы, не упоминая о том, что эта женщина так и не оправилась от последствий своих поступков, так и не стала прежней. Что ж, с тех пор она держала себя с достоинством, в которое сама, похоже, не верила, и с твердостью, не уступающей решимости человека, которого она предала, его брата, Роберта.
Как все они, она жила год за годом, зная о том, что надежда существует, но не рассчитывая, что она сбудется.
Финлей вздохнул.
— Нет, пожалуй, кризис еще не наступил, но когда-нибудь он неминуем. В течение пяти столетий колдуны салти находили убежище в Анклаве. Мы обучали их, они возвращались в мир и вели обычную жизнь, лишь иногда посещая Анклав, хотя некоторые и оставались там навсегда. Теперь же слишком опасно покидать Анклав. Дети, рождающиеся там, не имеют шанса выйти на свободу. И, — Финлей поднял руку, подчеркивая свои слова, — единственная возможность для нас хотя бы изредка выбираться сюда — это твое присутствие и защита Ключа, благодаря которой ни один искатель не в силах нас выследить.
— Финлей, — тихо, чтобы ее не услышали на другом конце поляны, сказала Дженн, — я знаю, что они становятся беспокойны. Знаю, что они скучают. Но что мы можем поделать?
— Именно. — Раздражение Финлея сменилось просто усталостью. — Действительно, что? — Он поднялся на ноги и потянулся к седельной сумке. — Я пойду к ручью, умоюсь. Но об одном я хочу тебя предупредить: Эндрю желает, чтобы сегодня вечером я снова рассказал им о битве.
Финлей отвернулся и двинулся прочь, не желая видеть выражения ее лица и тени, которая промелькнула в глазах Дженн.
Заледеневшими руками Дженн взяла еще одно полено и осторожно подкинула в костер. Хотя ужин закончился час назад, огонь пылал вовсю; впрочем, Дженн так и не могла избавиться от озноба, как бы близко к костру ни сидела и во сколько бы плащей ни закуталась.
Слишком долго прожила она в пещерах Анклава с их ровным теплом, и теперь ее телу трудно вспомнить, что выросла она в лесу, что с трех лет зимой и летом свободно бегала под деревьями, пока в семнадцать, спасаясь от преследования отряда гильдийцев, не повстречала Финлея с Микой... и Роберта.
Его сообразительность той ночью спасла ее от опасности; окружающая его тайна увлекла ее, увлекла так сильно, что она оказалась не в силах высвободиться. И эта история все еще продолжается... пусть Финлей и рассказывает молодежи лишь одну из ее глав, ту главу, которую Дженн знала гораздо лучше, чем признавалась.
Финлей за прошедшие годы приобрел большой опыт в таких рассказах. Теперь он делал это умело и терпеливо, не возражая, когда его прерывали вопросами, ловко обходя нежелательные подробности — вроде того, что девушка-малахи, захваченная в плен, оказалась возлюбленной Мики. Или того, что сам Финлей поклялся не допустить Дженн на поле битвы, но не сумел этого сделать и, напротив, позволил ей встать между Робертом и Нэшем, чтобы прекратить их единоборство и не дать ни одному из них погибнуть.
И еще Финлей ничего не рассказывал о тех часах после битвы, когда Роберт умирал и Дженн спасла его ценой лжи.
Нет, рассказ Финлея касался только тех аспектов сражения, которые запечатлела история: противостоящих друг другу противников, того, кто был ранен и кто погиб.