Заметив над толчеёй светло-русую голову Извека, направили битюгов сквозь толпу. Крепкий воин, задумчиво теребил короткую бороду, покачиваясь на холеном Вороне — чёрном поджаром жеребце с необычно крупными ушами. Чуть позади него, на простецких лошадках, держались полдюжины новобранцев. Набранные по дальним селищам молодцы озирались и с открытыми ртами таращились на киевскую неразбериху. Эрзя с Мокшей мельком глянули на парней, вскинули руки, приветствуя Извека:
— Как живёшь, Сотник?
Извек улыбнулся привычному прозвищу.
— Вы-то как? Не заскучали?
— У Владимира не заскучаешь, — буркнул Эрзя.
— Ага, — поддакнул Мокша. — То подавай щит с ворот Царьграда, то тризну по павшему, что щит добывал. А павшего нет!
— Рагдая?
Извек посерьёзнел, поглядел в глаза обоим.
— Не нашли? Негоже…
— Куда уж хуже, — согласился Эрзя, доставая стальную чешуйку доспеха. — Вот всего и осталось. Случаем нашли. Видать ударом сорвало.
Сотник взял лепесток, пригляделся к отверстиям, протянул обратно.
— Рагдаевская! Таким толстым шнуром, больше ни у кого доспех не вязан…
Отдав чешуйку, вздохнул.
— Как там Ясна?
Эрзя, потупил взор, махнул рукой. Между бровей Мокши пролегла глубокая морщина.
— Худо, Извек. Совсем худо. Каждый день к Днепру ходит. Смотрит на тот берег и ждёт. А чего ждать? Мы с Эрзёй каждую пядь берега обыскали, нету его. Тем паче, что бился один, раненый, да супротив полчища…
Сотник нахмурился, упрямо качнул головой.
— Рагдай и раненый мог супротив войска стоять.
— Так то оно так, — заговорил Эрзя. — Токмо Залешанин, во хмелю, бормотал что-то про вторую смерть. Будто бы Рагдай погиб много раньше, а в эту сечу ввязался когда боги отпустили к невесте. Отмерили на свадьбу один день и одну ночь. Едва время истекло — забрали обратно. Говорит, потому и не нашли.
Сотник мрачно покосился на облака.
— Что-то Великие пожадничали! Герою могли бы ещё денёк накинуть.
Мокша развёл руками. Поглядел вперёд, где высилась громада княжьего детинца. По всей улице громоздились поленницы с сухими берёзовыми дровами, чернели выпуклые бока котлов, плоские днища жаровен и растопыренные рогатки вертелов. Мастеровые лихо коцали топорами, налаживая столы, лавки, подсобные настилы. Народ чесал загривки, восторженно переглядывался, дивясь невиданному размаху.
— Да, — протянул Мокша. — Тризна грядет не малая. Княже не упустит случая показать, кто на Руси хозяин.
Эрзя качнул чубом, пробубнил под нос, чтобы слышали только друзья:
— Ему покон нарушать не впервой. Залешанин вон — из татей в бояре попал, до сих пор не просыхает, первым рылом при князе. На тризне, небось, по правую руку сядет, ушкуйник.
— Не пойдём, — процедил Извек. — Сами справим, когда Ясна решит.
— Гоже, — откликнулся Мокша. — А пока, сдавай своих хлопцев воеводе и двигай в харчевню.
Сотник кивнул, сворачивая ко двору воеводы. За спиной, удаляясь, загрохотали тяжёлые копыта. Бросив взгляд на новобранцев, заметил напряжённые лица: тщетно пытались понять, что к чему.
— Поедем доложимся. Нынче определят на постой, накормят, скажут, что да как…
В полдень, определив молодцев, Извек с облегчением вздохнул и двинулся к заветной харчевне. На полпути, с крыльца одного из теремов, донеслись едкие смешки. Сотник едва не застонал от досады: совсем забыл про Млаву, ехидную боярскую дочку, живущую на этой улице. Сжав зубы, ехал не оглядываясь. Пока не свернул в проулок, за спиной всё слышался её громкий смех и хихиканье дворовых девок.
Когда из-за угла показалась родная коновязь, Ворон всхрапнул, заставляя сородичей обратить на себя внимание. Приблизившись, тихим ржанием поприветствовал знакомых жеребцов, угрожающе зыркнул на новеньких, и гордо прошествовал к своему законному месту.