— Я почувствовала его появление на берегу реки, примерно в лиге отсюда.
Глаза Рапсодии встретились с глазами короля болгов.
— Кринсель, — прошептала она. — Пожалуйста.
Акмед с трудом проглотил горечь, слегка сжал ладонь Рапсодии, затем выпустил ее и, наклонившись, обмакнул край своего плаща в ее кровь. И помчался к выходу из пещеры.
Повитуха сидела у входа в логово. На болгише Акмед приказал ей бежать в пещеру и помочь Рапсодии. Поскольку в этом языке было много горловых звуков, сейчас Акмеду было легче говорить на нем. Когда женщина скрылась в мерцающем сумраке туннеля, Акмед втянул в себя воздух, сделал несколько шагов подальше от входа и поднял край плаща так, чтобы его подхватил ветер.
Он подождал, когда ветер унесет запах крови, повернулся и поспешил обратно в логово драконицы.
* * *
В двух милях от пещеры склонившийся над водой притока Тарафель Эши резко выпрямился. Он стряхнул ледяные капли на оттаявшую всего на несколько недель землю и провел рукавом по лицу, чтобы вытереть нос и глаза.
Дракон в его крови проснулся. И незначительные и совершенно незаметные детали окружающего мира вдруг обрели удивительную четкость и выросли до гигантских размеров. Теперь Эши воспринимал мельчайшие нюансы: тончайшие лучики света и едва слышные звуки, издаваемые всем, что живет под солнцем. Каждая пожухлая травинка под каждым лишенным листвы деревом, каждое перышко всех птиц, пролетавших у него над головой, каждая заиндевевшая ветка кустарника предстали перед его мысленным взором — точнее, перед взором древнего существа, обитавшего в его крови.
И он узнал капли крови, принесенные ветром, узнал с такой же уверенностью, как свое имя.
Более того, там была кровь, смешанная с ее кровью, эхом напомнившая ему о своей крови.
С помощью драконьего чутья Эши мгновенно оглядел участок земли между рекой и пещерой драконицы.
«Две мили полета ворона, — подумал он, подавляя нахлынувший страх. — И по меньшей мере десять миль, если он перейдет реку в удобном месте и минует самые заросшие участки девственного леса, где не было даже звериных троп и где до сих пор лежал глубокий снег».
На мгновение изображение леса вокруг него превратилось в карту препятствий, отделяющих его от сокровища: глубокие овраги и поросшие лесом пригорки, холмы и впадины, перегородившие его путь и местами покрытые толстым слоем снега, на который у оттепели пока не хватило сил.
Но потом чутье дракона многократно усилилось. Более того, оно перестало быть просто чутьем, натура дракона взяла свое, внутренняя борьба прекратилась, мир вокруг обрел новые черты. В его сознании, словно след путеводной звезды, пролегла тропа, ведущая к пещере Элинсинос.
По мере того как змеиная сторона его натуры брала верх, Эши чувствовал, как ослабевает его внутренний контроль, и дракон обратился к энергии стихий, находящихся рядом.
Его тело оставалось человеческим, хотя сознание полностью стало драконьим. Он побежал прямо на стену деревьев, отделявшую дракона, воцарившегося в его душе, от сокровища.
От его жены и неродившегося ребенка.
— Согнитесь предо мной, — прозвучал удивительный голос, идущий из глубин его души.
И земля повиновалась ему.
Деревья сгибались под бешеным ветром, и их стволы раздвинулись, позволив ему пройти. Плотные заросли засыпанного инеем кустарника склонились перед ним, повинуясь стихии земли, с которой были неразрывно связаны. Лес неожиданно затих, казалось, он затаил дыхание, позволяя человеку, черпавшему энергию из первородных стихий, пронестись сквозь чащу словно ураган.
У него за спиной оставались высохшие деревья и кустарник, точно Эши унес с собой их жизнь.