Арону показалось, что он перепутал номер квартиры. Глянул на эмалированную табличку, удивленно спросил:
— А Клава и Рива дома?
— Уехали. Таперича я тут живу. Могу и паспорт показать… — и старуха заплакала. Семнадцать лет ждала очереди!.. Пенсия — одни слезы… Каждый изгиляется, как хотит… Внуков кормить нечем, а они себе в ус не дують…
— Кто? — спросил Арон.
— Хто, хто… Детки мои разлюбезные!.. Невестки подол задрали — ищи-свищи… А дитям не скажешь, они кушать хотят… Господи! Хоть бы помереть скорей!.. Ваньку, младшенького, убили, дык военкомат за его двадцать рублей все никак не сподобиться прислать!
— Где убили-то? — тихо спросил Арон через щель.
— Дык, промеж армян с этими… Как их?.. зирбайжанцами встрял, его и убили.
— Ну, а Ривка-то с Клавкой где?
— Дык, сказала ж уехали!
— Надолго?
— Навовсе.
— Куда?
— А хто их знаить… К жидам, мабудь подались. Сейчас все туда едуть. И явреи, и русские, и нерусские…
Арон молчал, оглушенный известием. Старуха спросила его:
— Дык, паспорт нести показывать?
— Не надо паспорта… — сказал Арон. Ничего не надо.
— А ты сам-то откудова будешь? Не с ЖЭКу рази?..
Арон достал триста рублей, протянул их в щель старухе:
— Из военкомата. Возьми-ка. Это тебе за Ваньку доплата…
— Батюшки-и-и!.. — тоненько закричала старуха, цепко схватила деньги и мгновенно захлопнула дверь.
КАК «ОПРИЧНИК» СТАНОВИЛСЯ ДОМОМ
Было очень раннее утро…
Сверкающий лаком, совершенно законченный семнадцатиметровый «Опричник» стоял в кильблоках на задворках яхтклуба еще без мачты, но уже одним своим видом — отполированным гребным винтом, гигантским килем, тускло мерцающими медными окантовками иллюминаторов, туго натянутыми леерами, будил самые необузданные видения: дальние моря и неведомые страны, начало новой удивительной жизни, в которой грезились волны и ветры, соленые брызги и разноязычный гомон чужих берегов, сладко дурманящие тропические цветы и шоколадные волоокие женщины с призывными улыбками и тонкими талиями при вполне пухлых бедрах…
И только три детали чуть-чуть притормаживали этот манящий вдаль полет фантазии — старый, ржавый «москвич» Арона, стоявший рядом с кильблоками; кухонные веревки, натянутые от борта к борту между леерными стойками с выстиранным бельишком Арона и Васи; и обычное цинковое ведро, привязанное у самого начала киля под днищем яхты.
В сонной тишине было отчетливо слышно, как кто-то протопал внутри яхты, затем проскрипела и захлопнулась какая-то дверь. Щелкнула задвижка и раздалось, не оставляющее сомнений, журчание чьей-то струи…
А потом послышался характерный звук спускаемой воды и через мгновение все «это» вылилось через открытый гальюнный кингстон а висящее под яхтой обычное, домашнее цинковое ведро.
И хриплый со сна голос Арона:
— Васька! Сегодня твоя очередь парашу выносить…
И ни словечка в ответ… На палубу в одних трусах вылез сонный, подрагивающий от утренней свежести Василий. Он трижды развел руки в стороны, дважды присел, иммитируя зарядку, но тут же потянулся, зевнул, обхватил себя тощими руками и застыл, устремив взгляд вперед, через нос яхты, словно перед его взором простиралась необъятная даль океана…
Из каюты показалась встрепанная голова Арона:
— Ты меня слышишь, Васька?!
Василий очнулся, ответил раздраженно:
— Слышу, слышу! Ты, давай, жратву готовь, а то скоро Марксен приедет…
Спустя два-три часа вокруг «Опричника» собралась вся бригада реставраторов во главе с Федором Николаевичем, деятели яхт-клуба, Марксен Иванович и Арон с Василием.
На земле были разложены новые огромные, сверкающие белизной паруса. Все ходили вокруг них и восхищенно прищелкивали языками:
— Ай да паруса!..
— Это тебе не уплотненный лавсан.