— Ну, на вид он был ужасно расстроенный, — громко язвлю я, скидывая халат.
В ванной я опускаюсь в теплую воду, выключаю краны, ложусь, пью вино. Завернутый в белое Дэнни входит в ванную, бросает в корзину «клинекс», вытирает руки о простыню. Опускает сиденье, садится на унитаз, поджигает косяк. Я закрываю глаза, делаю большой глоток. Единственные звуки — музыка на MTV, капающий кран, Дэнни посасывает тонкий косячок. Я только сейчас заметила, что сегодня Дэнни добела обесцветил волосы.
— Травы хочешь? — спрашивает он, закашлявшись.
— Что?
— Травы? — Он протягивает мне косяк.
— Нет. Никакой травы.
Дэнни откидывается назад. Мне неловко, и я переворачиваюсь на живот, но так неудобно, и я переворачиваюсь на бок, потом на спину, но Дэнни все равно не смотрит. Закрыл глаза. Излагает.
Монотонно:
— Бифф сегодня был на Сансете, рассказал, что на светофоре видел такую уродливую старуху с тотально огромной головой и длинными, толстыми, жирными руками и она, в общем, кричала, бредила, проехать не давала. — Он затягивается, не выдыхает. — Она голая была. — Он выдыхает, потом сочувственно прибавляет: — Стояла на остановке дальше по Стрипу, может около Хиллхёрста. — Он снова затягивается, не выдыхает.
Я вижу эту картину очень ясно. Подумав, спрашиваю:
— И на черта ты мне все это рассказываешь?
Он пожимает плечами, молчит. Лишь открывает глаза, смотрит на уголек, дует. Я тянусь через край ванны, наливаю себе еще вина.
— Теперьты мне что-нибудь расскажи, — наконец предлагает Дэнни.
— Типа в обмен?
— Все равно.
— Я… хочу ребенка? — предполагаю я.
После долгой паузы Дэнни пожимает плечами, говорит:
— Пакость.
— Пакость. — Я закрываю глаза и очень ровно переспрашиваю: — Ты только что сказал «пакость»?
— Мать, не морочь мне голову. — Он встает, подходит к зеркалу. Скребет воображаемую отметину на подбородке, оборачивается.
— Бесполезно, — внезапно говорю я.
— Я слишком молод, — говорит он. — Тю.
— Я даже не помню, как мы познакомились, — тихо говорю я, потом смотрю на него.
— Что? — удивляется Дэнни. — Думаешь,я помню? — Он роняет простыню, голышом возвращается к унитазу, садится, глотает вина из бутылки. Я замечаю у него на бедре шрам, на внутренней стороне, касаюсь его. Дэнни отшатывается, затягивается. Моя рука остается висеть в воздухе, я смущенно ее убираю.
— Умник надо мной посмеется, если я спрошу, о чем ты думаешь?
— Я думал… — Пауза, потом Дэнни медленно продолжает: — Я думал о том, как это ужасно было. Девственность потерять. — Пауза. — Я об этом весь день думал.
— Ничего удивительного, если с дальнобойщиком-то. — Длинная, полная ненависти пауза. Я отворачиваюсь. — Глупо. — Мне снова хочется его коснуться, но я лишь отпиваю «шардоннэ».
— А почему ты, блядь, такая особенная? — Он щурится, стискивает зубы. Встает, подбирает с пола простыню, возвращается в спальню. Я вылезаю из ванны, вытираюсь и голой вхожу в комнату с бутылкой вина и бокалом, немного пьяна, забираюсь к нему под простыню. Он переключает каналы. Я не знаю, почему он здесь и где мы познакомились, а он голышом лежит рядом и смотрит телик.
— А твой муж знает? — с наигранным весельем спрашивает Дэнни. — Он сказал, развод еще не закончился. Сказал, что он не бывший.
Я не шевелюсь, не отвечаю, какую-то секунду не вижу Дэнни — вообще ничего в комнате не вижу.
— Ну?
Я хочу еще вина, но заставляю себя несколько минут подождать. Другой клип. Дэнни подпевает. Я вспоминаю, как сидела в машине на стоянке «Галлерии», а Уильям держал меня за руку.
— Это что, важно? — спрашиваю я, когда клип заканчивается. Закрываю глаза, легко воображаю, будто я не здесь. Когда открываю, вокруг темнее, и я гляжу на Дэнни, а он все смотрит телевизор.