Наверное, в это самое время, не в силах освободиться от сна, он и опрокинул прикроватную лампу. Резкая боль в руке не разбудила Моню, но во сне легионер Хейфиц почувствовал, что его запястья стягивают колючей проволокой.
— А ты что скажешь? — поинтересовался Иван Христофорович. — Тебя я тоже где-то видел.
Моня хотел было напомнить Ивану Христофоровичу, при каких обстоятельствах они виделись в последний раз, но мгновенно сообразил, что его участь от этого вряд ли станет легче.
— Я советский гражданин, — пробормотал он, стараясь скрыть дрожь в голосе. — Требую встречи с советским консулом, — на всякий случай добавил Моня услышанные им в каком-то шпионском фильме слова.
Иван Христофорович явно оживился.
— Вот оно! — произнес он, обращаясь к обступившим Моню фигурам в «зеленке». — Вот оно! Когда прищучит как следует, сразу про Родину-мать вспоминают. И гражданин он советский, и консула ему нашего подавай. Слыхали, хлопцы? А сам, небось, днем и ночью мечтал, чтобы с этой самой родины слинять куда подальше. Мечтал, сука? Сколько людей отдела отрывал! То ему в Англию командировку подавай, то в Америку, то в какую другую заграницу. Ну и как тебе за границей? На свободе?
Не дождавшись ответа, Иван Христофорович посерьезнел и сказал официально:
— Советский гражданин, находящийся по тем или иным причинам за пределами нашей Родины — Советского Союза, — обязан иметь при себе советский паспорт. Как основной документ, подтверждающий его гражданство и права. Паспорт есть?
— Я в командировке… — пролепетал Моня, чувствуя, что капкан захлопывается.
— Тем более, — отрезал Иван Христофорович. — Тем более что в командировке. Значит, должно быть и техническое задание. Предъяви паспорт и техническое задание — и можешь катиться на все четыре стороны.
Выждал паузу.
— Ладно, — сказал Иван Христофорович, убедившись, что захваченный враг морально раздавлен и больше врать не будет. — Смастерите, хлопцы, что-нибудь. Вон там подходящая осина есть.
Пока хлопцы с веселым гиканьем перебрасывали толстую веревку через развилку в невесть откуда взявшейся в Италии осине, он подошел к Моне и тихо прошипел, дыша ему в ухо:
— Слушай меня внимательно. Имею прямое указание от командования. У меня в кармане твой паспорт и техзадание. Понял меня? Ты сейчас подписываешь бумагу… Что никаких статей не писал и что от всякого соавторства отказываешься… Понял? И я тебя отпускаю. Понял? А не то… — Он кивнул в сторону осины, где уже красовалась покачивающаяся от ночного ветерка петля.
Моня занес было над протянутой ему бумагой шариковую ручку, оказавшуюся в его вдруг освобожденной от колючей проволоки руке, но тут произошло странное. Снова прозвучала в его мозгу басовая струна, перехваченная на излете звука большим пальцем, и явственно услышанное слово «Идиставизо» непонятно почему остановило руку.
Ощутив невероятный прилив сил и какой-то бесовской гордости, Моня гордо взглянул в белые от бешенства глаза Ивана Христофоровича, швырнул ручку в кусты, плюнул ей вслед и выпрямился во весь свой полутораметровый рост.
В следующее же мгновение он проснулся, все еще чувствуя, как на его горле неумолимо затягивается петля.
— Ничего себе сон, — сказала Рита, когда Олег замолчал. — И ему все это приснилось?
Уже утром весь институт знал, что Моне привиделся какой-то невероятный сон. В его комнатушке постоянно толклись люди, которым он, бросив все дела, снова и снова рассказывал сон с начала и до конца. Про феодальную раздробленность Италии и про Иностранный легион. Про императора Наполеона, бежавшего в женском платье, и загадочную смерть Гарибальди. Про генсека Брежнева и повешенных за мятеж на Сенатской.