Этот дикарь вынуждал белых людей жить к востоку от гор, заставлял ютиться в переполненных городках, где законники, профессора и прочие напыщенные ничтожества встречались на каждом шагу, мешая вдохнуть воздух полной грудью. Такие, например, как Джексон. Рвач фыркнул, подумав об этом. Джексон в точности олицетворял людей, от которых нормальный человек бежал на запад. «Далеко ли мне придется уйти, прежде чем проклятые законники потеряют мой след, оставшись далеко позади?»
– Вижу, вы заметили Такумсе. Это старший брат Лолла‑Воссики и мой очень, очень близкий друг. Я знаком с этим пареньком с тех самых пор, как умер его отец. Посмотрите, как он вымахал, каким мужчиной стал!
Если Такумсе и заметил, что над ним насмехаются, то виду не подал. Из сидящих в комнате он не видел никого. Вместо этого он смотрел в окно, прорубленное в стене сразу за спиной губернатора. Но старину Рвача ему не обмануть. Рвач понял, что он здесь делает, и догадывался, что именно Такумсе сейчас ощущает. Эти краснокожие, семья для них была настоящей святыней. Такумсе тайком приглядывал за своим братом, и, если Лолла‑Воссики был слишком пьян, чтобы ощущать какой‑либо стыд, это всего лишь означало, что полную меру позора принимает на себя Такумсе.
– Такумсе, – обратился к нему Гаррисон. – Видишь, я налил тебе выпить. Давай садись, выпей, и мы поговорим.
Услышав слова Гаррисона, Лолла‑Воссики аж окостенел. Значит, выпивка предназначалась не ему? Но Такумсе и глазом не повел, ни единым жестом не показал, что слышал Гаррисона.
– Видите? – повернулся Гаррисон к Джексону. – Такумсе не хватает воспитания даже для того, чтобы присесть и опрокинуть с друзьями за компанию стопочку‑другую. Зато его младший брат вполне культурный человек. Правда, Лолли? Извини, дружище, для тебя у меня кресла нет, но ты можешь сесть на пол, вот сюда, под мой стол, у моих ног, и выпить этот ром.
– Вы само совершенство, – все так же отчетливо, ясно произнес Лолла‑Воссики.
К превеликому изумлению Рвача, одноглазый краснокожий не стал сразу хвататься за чашку. Вместо этого он осторожно подошел к столу – каждый ровный шаг давался ему с огромным трудом – и зажал чашку в слегка дрожащих пальцах. Затем он опустился перед столом Гаррисона на колени и, осторожно удерживая чашку, уселся на пол, скрестив ноги.
Но сидел он перед столом, а не под ним, на что не преминул указать Гаррисон.
– Мне хотелось бы, чтобы ты сидел под столом, – сказал губернатор. – Ты окажешь мне огромную услугу, если уважишь мою просьбу.
Лолла‑Воссики согнулся чуть ли не пополам и, ерзая задом, заполз под стол. В таком положении пить крайне неудобно, поскольку голову не поднять, не говоря уже о том, чтобы полностью осушить чашку. Однако Лолла‑Воссики умудрился‑таки выпить спиртное – по глоточку, раскачиваясь из стороны в сторону.
За все это время Такумсе не произнес ни слова. Даже не показал, что видел унижение брата. «О, – подумал Рвач, – что за огонь пылает в сердце этого парня! Гаррисон рискует, очень рискует. Мало того, что Лолла‑Воссики ему родной брат, так он же наверняка знает, что Гаррисон пристрелил их отца, когда краснокожие в девяностых восстали и генерал Уэйн[4] сражался с французами. Подобное человек не забывает, тем более краснокожий, а Гаррисон еще удумал проверять его, испытывая собственную судьбу».
– Ну, – сказал Гаррисон, – теперь, когда все удобно устроились, почему бы и тебе, Такумсе, не сесть и не рассказать нам, зачем ты пришел?
Такумсе садиться не стал. Как не стал закрывать дверь и проходить в кабинет.
– Я говорю от имени шони, каскаскио, пиорава, виннебаго.
– Ладно тебе, Такумсе, ты ж сам знаешь, что даже всех шони представлять не можешь, не говоря уже об остальных.