Если вы согласитесь, вам будет предоставлена возможность остаться в Мере. Вы можете отказаться.
Никто не в силах принудить вас — ни здесь, ни в Мере. Но наш неприятель не хочет давать вам такого шанса. К тому же они будут рады наложить когти на нас с Киллером — особенно на Киллера. Если это койоты, то они воют более по-волчьи, чем сами волки. А ближе к рассвету будет хуже. Так что «смотрите в стену, дорогая».
Слушать этого рассудительного, спокойного с виду маньяка было почему-то даже приятно. А может, это усталость затуманила ей рассудок.
— Киплинг, — сказала она. — «Смотрите в стену, дорогая, коль мимо джентльмен идет».
Он улыбнулся, удивленный и польщенный.
— Молодец, — сказал он. — Возьмите конфетку. Или отгадайте вот это:
Там, где ни града, ни дождя, ни снега, Ни даже ветра буйного, лежит она В лугах веселых, в ласковых садах, Меж сонных волн, июлем утомленных…
Она кивнула: Теннисон, «На смерть короля Артура», отплытие в Авалон.
— Что, король Артур держит свой двор при Мере? — спросила она.
Он воспринял этот вопрос совершенно серьезно.
— Был один человек, который вполне мог послужить основой для легенд, вождь из Британии шестого столетия. Он занимался с Киллером.
— Был? Он что, умер?
Лицо Джерри сделалось еще серьезнее.
— Он отправился во Внешний Мир на спасательную операцию — вроде этой вот
— и не вернулся. Наши недруги одолели его.
Она рассмеялась.
— Наверное, и впрямь пора спать, мистер Говард, раз вы рассказываете мне сказки. Сыграйте мне что-нибудь напоследок.
Он поднял крышку пианино.
— Я играю неважно. Я не практиковался несколько месяцев, так что это может быть ужасно…
Это оказалось вовсе не ужасно; для любителя он играл совсем неплохо, хотя необходимой ловкости в пальцах у него не было. Потом до нее дошла мелодия… Он оборвал игру фальшивой нотой и сдавленно чертыхнулся.
— Простите. Не уверен, что помню следующий кусок. И как вам?
«Как ей?»
— Но это же замечательно! Неописуемо! Что это?
Он удивился ее восхищению, потом его лицо просветлело.
— Это как зубы Киллера — еще одно доказательство. Это написал один из моих друзей. Мы сидели как-то раз у меня большой компанией, и он играл для нас — фрагменты из Сибелиуса, Вагнера, Копленда. А потом он сыграл нам из того, что пишет сейчас, используя сложную ритмику двадцать третьего века, и я попросил его сыграть нам что-нибудь из того, что он писал до того, как его спасли, доставив в Меру. И он не стал вспоминать, а сымпровизировал. А на следующий день записал мне на память.
— Кто? — спросила она, чувствуя, как руки ее начинают дрожать. В глазах его появилось понимание — он видел, как она борется с ужасной догадкой.
— Вы узнали бы его при встрече.
— Нет! — но она узнала эту музыку, такую же характерную, как почерк.
Музыку, каждая следующая нота которой казалась подсказанной самим Господом… И ведь это не из известных его вещей…
— Нет! — повторила она, вставая.
Джерри тоже вскочил на ноги с торжествующей улыбкой.
— Да! Вот он, Ариадна! Ключ! Всегда находится что-нибудь для убеждения того, кого спасают. Вот зачем здесь пианино… ведь музыка убедила вас, правда?
— Нет! Нет!
— Да! Его спасли из Венских трущоб. Вы ведь наверняка слышали историю про безымянную могилу, про похороны, на которые никто не пришел? Какой это был год, Ариадна Гиллис?
— Скажите сами, — прошептала она.
— Тысяча семьсот девяносто первый, — сказал он. — Верно? — улыбнулся он ей.
Значит, это была правда. Этот человек знал мелодию, которую мог написать только Моцарт, но которой Моцарт не писал — посмертное сочинение?
Комната закружилась вокруг нее, потом замедлила вращение…
Зеленые слаксы и футболка Джерри Говарда куда-то исчезли.