— Что ты хочешь, чтобы я говорила, мамочка?
— Что захочешь.
Совершенно неожиданно дорога начала петлять после тысячи миль прямого, как линейка, шоссе, и она сбавила ход, боясь слететь с асфальта. Дурацкие какие-то у них в этом штате дороги. Кому понадобилось делать их извилистыми на такой плоской равнине? Может, они здесь просто не умеют строить прямых дорог?
Сколько времени прошло с тех пор, как они последний раз видели другую машину?
— Мамочка, куда мы едем?
— Я же говорила тебе, детка: мы едем в Канаду. Мы будем жить там в замечательном месте — ты, Алан и я. Мама будет давать уроки на фортепьяно.
— А папа будет приходить к нам в гости?
«Ни за что, пока это в моей власти».
— Не знаю, детка.
— А Мейзи будет приходить к нам в гости?
«Только через мой труп!»
— Нет, милая, Мейзи не будет.
Бух! Машина подпрыгнула. Бац и еще раз — Бац!.. — асфальт кончился, и она вела машину по гравию. Все ясно, она заблудилась.
— А Пегги будет приходить к нам в гости?
— Нет, дорогая, но мы, возможно, найдем себе другого пони.
Требуется: квартира с двумя спальнями неподалеку от конюшни с пони.
Желателен большой балкон.
Она заблудилась. Она не знала, в какой стороне север, запад, восток, и не имела никаких ориентиров. Она стояла на перекрестке, и все четыре дороги казались под дождем совершенно одинаковыми — ни огонька вокруг. Она добралась до края света. Раз так, поехали прямо.
— Не хочу другого пони. Хочу Пегги! — Снова сдавленное всхлипывание; ребенок умотался не меньше, чем она сама.
И вдруг появился свет — одинокая звезда в залитом водой ветровом стекле. Звезда Надежды? Если так, то очень маленькой Надежды. Скорее всего одинокая ферма; вся эта чернота вокруг-могла быть полями одной из этих огромных механизированных ферм, о которых пишут в журналах. Наверное, поэтому и фонарь здесь только один.
— Видишь свет, детка? Вон там? Я сейчас подъеду туда и спрошу, где мы, так как мне кажется, мы не…
— Мы что, заблудились, мамочка? — Паника!
— Нет, детка. Мама просто могла повернуть не там, вот я и остановлюсь спросить тетю с фермы.
Свет горел в сотне ярдов от дороги, и она осторожно притормозила — гравия под колесами больше не было, одна грязь — и так же осторожно свернула на ведущую к нему грунтовку. Машина продолжала разворачиваться и тогда, когда она вывернула руль обратно, а потом, как бы извиняясь, скользнула задними колесами с дороги и окончательно застыла.
Ариадна перебрала в уме все самые сочные выражения, какие только знала.
Она передвинула рычаг на первую передачу и дала газ. Колеса издали «Ммммм!», и задняя часть машины заметно просела. Она попробовала задний ход
— машина просела еще сильнее.
Она выключила мотор, потом фары, и не осталось ничего, кроме темного грохота дождя по крыше.
Она потянулась, протерла глаза, посмотрела назад. Алан все еще спал мертвым сном — мраморный херувимчик под пледом, с пальцем во рту, обнимающий плюшевого мишку. В панике она вдруг сообразила, что в машине тишина, и посмотрела на Лейси — та тоже спала; ее лицо белело в темноте.
Должно быть, отключилась в последнюю минуту, перед тем как они вляпались в эту чертову лужу.
Дождь не стихал.
Ну, если только в доме у этого фонаря никого не окажется…
Ариадна посмотрела на часы — всего девять. Детям, пожалуй, еще рано спать, да и вряд ли она вела машину больше четырнадцати часов, хотя она была почти уверена, что в той забегаловке с кофе часы показывали уже больше девяти. Ладно, Бог с ними. Посмеет ли она оставить детей одних?
Если они проснутся, пока ее нет, они испугаются. Но будить их и тащить под дождем по этой раскисшей дороге — не менее жестоко. У нее есть с собой плащ, где-то в багажнике, но из детских вещей почти ничего, кроме того, что на них надето… и еще, слава Богу, обязательный Аланов мишка.