- Сейчас с баяном в Маресале лежат. Пустые могилы, с фамилиями.
- Хотел я сюда съездить, - признался старшина. - Да все никак не мог с местным рыбаком познакомиться.
- А через бабу пробовал?
- Одну девчонку встретил возле почты. Прошлись немного - ни в какую. Говорит: утонешь, а потом из-за тебя кто-нибудь глаза выцарапает.
- Подружись с ней, - посоветовал Ильин. - Увидишь, познакомит.
- Заодно и рыбу зашабашим.
- Уговорили...
И хотя разговор был несерьезный и по-прежнему о пароходе не было сказано ни слова, лицо у него стало такое, что Трощилов почувствовал: поиск неизбежен. Кутузов тоже понял это. Все как-то в настроении переменилось. И тут ни с того ни с сего в разговор втесался повар Дюдькин.
- Сегодня на "Шторме", - напыщенно произнес он, - будет поднят Государственный флаг СССР.
- Дюдькин... - Ковшеваров, изучив обглоданную кость на столе, поднял на повара свои недобрые глаза: - Ты до каких пор будешь нас голодом морить?
- Ребята... - Дюдькин прижал руки к мягкой груди, - поднимете пароход, я вас шашлыками закормлю.
Старшина посмотрел на него:
- А зачем тебе, Григорьич, пароход?
- Чтоб на личном пароходе, - ответил повар, вытаращиваясь, раскатывая "р", - возвратиться из плавания в родной порт.
Замечание Дюдькина, глупое до невозможности, произвело впечатление, подтолкнув старшину к действию.
- Лампа неисправна, знаешь? - сказал он Ильину, поворачиваясь на месте.
- Сделаем.
- И проверьте телефон: вчера заедало связь.
- Воздуха сколько брать?
- Пусть набивают баллоны полностью.
Ильин с Ковшеваровым вышли. Ушел и Дюдькин. Кутузов сидел, ляская ножиком. Вид у него был такой, что Трощилов боялся смотреть. Старшина, застегивая меховую куртку, сказал ему:
- Валя, как будем деньги делить?
- Я принял решение,- ответил Кутузов торжественно, -произвести покраску судна.
- Что ж, производи.
- После тебя не могу.
- Почему?
Кутузов сорвал с головы феску и ударил ею об пол:
- Не надо мне! "Агат" небось не взял себе "Шторм"! А почему? Потому что он живых спасает! Потому что на нем люди работают! А вы не люди, вы железки...
- Значит, покраска важнее?
- А что покраска? У меня не красочка - сахар! - говорил он, возбужденно крутясь на стуле, щелкая ножиком. - Где мне ее пустить? В порту, с углем? Ты смотри, какой день пролетит! Да я знаю... - Кутузов с размаху встал, опрокинув стул, - знаю, что это море для покраски. Будет ласточка, а не пароход!
- Валя, мне нравится, как ты о своей работе говоришь, но мне не нравится, как ты о моей работе говоришь.
Кутузов, чувствуя стеснение под его взглядом, только махнул рукой.
Наступило молчание.
- Coy-coy,-сказал Шаров.
- Ладно, Леша, - Кутузов сунул ножик в карман и ужаснулся, обнаружив прореху. - Не дай бог ключи положить!.. - Просовывая в дырку свой толстый палец, сказал Шарову опять: - Ладно, я подожду.
Выходя с Шаровым, он обернулся в дверях, вспомнив про Трощилова, который сжался в своем углу:
- Пошли, паренек.
Прошли на бак, где был ход в канатный ящик.
Кутузов приподнял крышку люка и, нащупывая трап, сунул ноги в отверстие, которое было такое узкое, что боцман мог протиснуться лишь способом вращения. Трощилов влез за ним, разглядывая горы ржавых цепей, лежавших как им хотелось после подъема якоря. Теперь якорь будут отдавать, и боцман боялся, что цепи застрянут в клюзе.
- Растаскаешь, чтоб ровно лежали.
Присев на корточки, боцман сунул куда-то руку и вытащил шмот липкой грязи, распространявшей зловоние.
- Грязцо со стажем, заслужонное, - заметил он, с удовольствием принюхиваясь. - Все уберешь аккуратненько, тряпочкой. Эту тряпочку выбросишь, а эту вернешь мне, - объяснил он Трощилову, как маленькому.
- Я ж отстоял вахту,- попробовал возразить матрос.
- Отстоял, да не совсем.
- Почему? Ведь время прибавилось...