Кийя, вынужденная каждый раз опаивать Морейн дурманящим напитком, чтобы заставить ее выполнять обряды, чувствовала себя злой ведьмой, совершающей насилие над беззащитным существом.
Каждый раз, когда холодное лезвие взрывало болью ее руку, Морейн давала собственную клятву над хлынувшей струйкой алой жидкости, что сбежит из этих раскаленных солнцем дворцов, найдет когда-нибудь и будет преданно любить своего златовласого витязя, и отомстит жестокой царице.
Ахетон, видя слезы жены, ума не мог приложить, чем может быть недовольна женщина, окруженная роскошью и богатством, услужливыми рабами и придворными. Подданные ее уважают, муж любит, ну что ей еще надо? Морейн молила его:
— Ахетон, давай уедем куда-нибудь вдвоем, в горы или в лес. Я не могу больше жить среди этой пустыни. Ну, хоть на один день. Мне нужен воздух и прохлада.
— Конечно, в городе нет ни гор, ни лесов. Но воздух здесь достаточно свежий. А утром и вечером есть прохлада. Кругом фонтаны, цветы и деревья, чего тебе не хватает? — Ахетон, обожавший свою родину, искренне не понимал, чего требует эта женщина.
— Но я задыхаюсь здесь, я умираю, — рыдая, говорила Морейн.
— Я позову лекаря, — был ответ.
И лекарь с поразительным постоянством докладывал Гелионе, что невестка ее то устраивает скандалы, терзая своего супруга и приближенных капризами, то впадает в меланхолию, молчит по нескольку дней и постоянно плачет. Ей нужны развлечения, положительные эмоции и отдых.
Однако развлечения не помогали. Все кругом для нее было чужим. Готовая на любые жертвы ради незнакомца, явившегося ей в Видении, она так и не смогла смириться с новыми условиями ради нелюбимого мужа. Говорить же с ним о происходящем в храме было бесполезно. Он почитал свою мать, являющуюся для него, как и для других антильцев, воплощением Богини Гелионы и просто не мог понять, что так мучает Морейн. Ее ведь не приносят в жертву богам вулканов, как многих других людей. Ну, подумаешь, небольшой разрез на коже. У него тоже руки в шрамах, это обычный обряд: приносить в жертву богу немного своей крови. Радовалась бы, не все люди удостоены такой чести.
Проигнорировав очередную попытку Ахетона развлечь ее рассказами о великом Красном Континенте и цивилизации магов, населявшей его, Морейн молча смотрела в окно, вглядываясь в синюю даль. Где-то там, за горизонтом, на холодном Севере, куда улетают птицы, в домике на опушке леса греется у очага ворчливая старуха. Как хотелось вбежать в комнату, сесть на пол перед очагом, протянуть к теплому огню озябшие на морозе руки и пропустить мимо ушей очередную отповедь о том, что не к лицу принцессе носиться как угорелой и ползать по полу, точно крестьянка. Видела бы ее теперь старая Веда, степенно ходящую золотую куклу, контролирующую каждое свое движение, каждый жест.
Морейн погружалась в воспоминания о прошлой жизни среди гор и зеленых лесов и вздыхала. Где тот светловолосый странник с лукавыми глазами, как он найдет ее здесь, за запертыми дверями, узнает под этой бессмысленной маской? И сердце рвалось в Эринир, туда, где весной распускаются цветы, просыпаются леса, идут звенящие дожди. Там Великая Богиня в храме с белыми колоннами сплетает людские судьбы в майские венки и пускает их по горным ручьям. Морейн вырвется отсюда, вернется на Медовый Остров, бросится в ноги Великой Богине и вымолит, выпросит у нее счастье.
А жизнь шла своим чередом, радуя и огорчая событиями. Такая размеренная скучная жизнь, опутанная золотой сетью дворцов Города Солнца, стала казаться Морейн привычной. Она пыталась найти свое место в этой жизни, смириться с теми условиями, в которых оказалась по воле своего отца.