Разумеется, ставший свидетелем возмутительнейшей с его точки зрения сцены, молодой колдун и не подумал молчать - как бы не так!
– Может, мне хоть поговорить с ним дадут? - без особой надежды спросила Церхада Лойнна.
– Может быть, - тем же тоном отозвался маг.
И оба грустно улыбнулись.
Ибо знали: не дадут.
* * *
– Да будет так! - глухо возвестил голос судьи - и звонко ударил молоток по деревянной подставке.
В глазах потемнело. Толпа вокруг недовольно заворчала, разгневанная, что не оправдались её бережно лелеемые ожидания на зрелищную казнь. Впрочем, ей и без того теперь будет на что посмотреть.
Люмен усилием воли заставил себя кивнуть судье и королю с точно отмеренным почтением, щедро приправленным презрением - и тряхнул волосами, направляясь к конюшне.
Двадцать четыре часа.
Существование братской любви хотя бы как понятия Люмен и до того ставил под сомнение, а уж теперь вообще воспринимал как изощренное издевательство.
Хорошо придумал братец, ничего не скажешь.
Открытый суд, честный приговор…
Да вот беда: особа королевской крови, в прошлом - безупречно верный Отечеству подданный… Такого казнить на позорной площади нельзя. Во избежание народного возмущения. А вот изгнать из королевства - очень даже можно. Без права возвращения, да ещё запретив всем жителям оказывать ему любую помощь и гостеприимство. Теперь о жизни в Митьессе и речи, разумеется, не шло, а как жить в чужой стране, будучи изгоем-чужеземцем, Люмен понятия не имел.
Лучше бы его казнили сразу, честное слово.
– Давай, Кося, - ласково потрепал он по холке привычно потянувшегося к нему в конюшне жеребца. - Тебя мне взять с собой разрешили, так что, уж извини, а вляпался ты в…хм… ничуть не меньше, чем твой хозяин. То есть по самую макушку.
Конь, не желая ничего понимать, торопливо и ловко обнюхал карманы любимого наездника, разочарованно фыркнул и ласково ткнулся мордой ему в плечо. Чего мол, стоишь? Поехали!
– Поехали, - удрученно кивнул Люмен, наскоро приторачивая к боку скакуна сумки и вскакивая в седло. Конь, не дожидаясь приказа, послушно отправился к белеющему в темноте конюшни тонкой вертикальной полосой выходу.
И не подумавшая никуда разойтись после оглашения приговора толпа сменила диспозицию, теперь выстроившись в две неровные колышущиеся шеренги по обе стороны дороги, и с хищным ожиданием наблюдала за неторопливо выезжающим верхом на неразлучном Къелде принцем. Жеребец, опешивший от такого внимания, подался было назад, но Люмен твердо удержал его уздой. В толпе послышались острые шуточки и ехидные смешки.
Словно ничего не слыша и не замечая, принц легко стукнул Къелда каблуками по бокам - и тот, спохватившись и виновато понурив голову, послушно взял легкую трусцу, направляясь к прощально распахнутым деревянным воротам наскоро сколоченного для королевского лагеря забора.
Только за несколько саженей до них Люмен нашел в себе силы повернуть голову и в последний раз обозреть вчерашних подданных.
Чтобы встретиться с презрением, ненавистью и суеверным ужасом во взглядах, обращенных ему вслед. Женщины держали поближе не отцеплявшихся от их юбок детей, мужчины гневно плевались и украдкой грозили кулаками. Люмен горько усмехнулся и покачал головой.
Впрочем, был и ещё один взгляд. Не обвиняющий, не возмущенный и не презрительный. Мучительно ищущий и не находящий ответа. Отчаянно вопрошающий о чем-то, что могло быть известно только ему, а понято только ею. Хозяйка терпко-золотистого взгляда неотрывно смотрела на него до самых ворот, не обернувшись даже к положившему руку на её плечо черноволосому типу с возмутительно правильными чертами лица и бледной кожей.