Для встречи Красной Армии соорудили арку, украшенную цветами и красными флагами. Казалось, город похорошел. Только сейчас заметили, что стоит солнечная, на редкость теплая погода. Какая радость! Вместо немецкой - идет нам на выручку ставшая родной армия Советов.
Настроение немного испортил инцидент, свидетелем которого я оказался. Из окрестных деревень в город потянулась белорусская молодежь. Все на велосипедах (в то время средство передвижения не бедных), в праздничных черных костюмах с красными бантами в петлицах. Они запрудили нашу улицу, направляясь к полицейскому участку. Заинтригованный, вместе с другими мальчишками я пробрался огородами поближе к "комендатуре". Полицейский участок оцепили пожарники. Перед толпой с брандспойтом стоял низенький рыжебородый еврей - Мендл. Он занимал единственную штатную должность в пожарной команде - должность сторожа. Был он грозой мальчишек, норовивших забраться на вышку, чтобы полюбоваться окрестностями. Участник Первой мировой войны, он ругался на смеси русских и еврейских слов. По-польски знал лишь команды, употребляемые в пожарном деле. И вот Мендл кричит по-русски:
- Товарищи! Разойдитесь. Ревком запретил допуск в полицию, оружия посторонним не дадим.
Но толпа напирала, она требовала оружия для расправы с помещиками и польскими осадниками. Кто-то выстрелил. Мендл закомандовал:
- "Вода напжуд!" - и тугая струя ударила по первым рядам. Толпа рассеялась, опрокидывая велосипеды и ломая заборы.
На следующий день к рбеду послышался гул моторов. Казалось, все жители города и ближайших деревень сбежались, чтобы приветствовать красноармейцев. Они тесно заполнили улицу и прилегающие переулки. Появилась колонна танков и остановилась, окруженная плотным кольцом встречающих. Те, кто половчее, вскакивали на танки, обнимая и целуя танкистов. Я взобрался на высокое крыльцо соседнего дома. Оттуда было хорошо видно это захватывающее зрелище. Когда первый порыв миновал, я заметил рядом высокую худую старуху, по ее морщинистому лицу текли слезы. Она, вся в черном, единственная среди ликующей толпы оплакивала гибель Польши. Мне стало стыдно, ведь я до этого тоже считал Польшу своей родиной.
В последующие дни войска тянулись на запад. Много танков, артиллерии на конной и тракторной тяге, много пулеметов. Солдаты не пешком, а на грузовых автомобилях - несравнимая с польской сильная армия. Сверху войска прикрыты мощной авиацией. Это не польские фанерные самолетики, а юркие истребители и тяжелые бомбардировщики.
Новую власть я принял всем сердцем. Она спасла нас от гитлеровцев и обещала бедствующим социальную справедливость, а вместо национальной нетерпимости воцарится равноправие всех наций, когда человек человеку друг, товарищ и брат.
А религия? К черту ее! Ведь, оказывается, человек не создан Богом, а произошел он, венец эволюционного процесса, открытого Дарвином, от обезьяны (действительно, уж очень похож на нее), и в этом нет ничего зазорного.
Увлеченный мальчишеским экстазом по поводу личного участия в строительстве лучезарного будущего человечества, я не мог не заметить, как мои розовые мечты тускнеют под напором серой действительности. На сессии Верховного Совета СССР Молотов осудил попытки силой уничтожить идеологию национал-социализма. С такими речами, оправдывающими идеологию Гитлера, не выступали даже руководители Польши в период дружбы с Германией. Перед новыми гражданами выступил политрук с докладом о международном положении. Зал был набит евреями. Я также оказался там.