До того момента, пока нас не попросили, весьма вежливо, бросить на землю оружие и поднять руки, у меня уже почти сложилось впечатление, что Бесс с Лерой были правы, и, как говорится, пронесет. Не пронесло. Что же… Можно ли назвать абсолютно седого человека блондином? Если можно, то будет мне на будущее наука – блондинам и блондинкам верить нельзя.
За те сутки, что мы просидели в камере, у меня в голове много разных мыслей пронеслось. Основные касались магии. Эх, будь при мне хотя бы капля моих былых способностей, не шестой, добытый тяжелым трудом, а первый, самый начальный уровень… Я его в одиннадцать лет получил, прошел крещение магией… Мне бы хватило! Легкие чары на стражника – и он открывает дверь, другой отдает нам оружие, третий выпускает лошадей… Увы. Пустые мечты. Как бы мне этого не хотелось, в этом теле магических способностей я был лишен полностью. Абсолютно. Совершенно. Полностью. Жалко.
А вот что я не понимал – почему ничего не делает Бесс? Я понимаю, некромант – это больше по покойникам специалист, но неужели он не может хотя бы какое-то заклинание сварганить, не принеся в жертву своим темным богам какого-нибудь зверька? Да, блин, нужен зверек – вон, крыса в углу, лови и колдуй! Так нет же! Ему, видите ли, магические ингредиенты нужны, гриммуары, что бы за этим непонятным словом не скрывалось.
Ладно, господа, как хотите. Хотите ждать от неба погоды – милости прошу. Только потом не жалуйтесь, как же так, за что, почему костер горит так жарко, топор летит так быстро, а веревка такая крепкая. Меня уверяли, что пока нас довезут до столицы, пока суд да дело… Мол, будет еще возможность бежать, а то и оправдаться. Я, естественно, не верил. И, риторический вопрос, кто в этот раз оказался прав? Даю на ответ одну попытку.
Правильно, прав оказался я. Летающий крокодильчик, или, как его местные называли, рекхтар, до столицы и назад обернулся ровно за сутки. И приказ он привез вполне конкретный, почти хрестоматийный. «Казнить, нельзя помиловать». Увы, запятая стояла именно после слова «казнить».
***
Пограничная застава не была оборудована для проведения смертных казней, и потому, волевым решением начальника заставы, для проведения экзекуции был избран ближайший город. Ровно в полдень на центральную площадь, где уже собралась достаточная толпа зевак, была вывезена клетка с осужденными. Их, к огромной радости толпы, было не трое, как обещалось, а пятеро, четверо людей и зыкруд. Из них трое были теми самыми государственными преступниками, двое признаны их пособниками, и тоже осуждены на смерть.
Городок был небольшим, жил в основном торговлей с иноземцами, но, как и в любом уважающем себя городе, имел полный комплект агрегатов для лишения человека жизни. Для воров – виселица, убийц – плаха и топор, насильников – четвертование, вернее было бы сказать «пятитование», прежде чем оторвать руки и ноги, им кое что другое отрывали. Ну и наконец для государственных преступников – кол, самое любимое. Ну еще бы! Висельник умирает за секунды, на плахе – так вообще сразу, четвертованные тоже быстро теряют сознание от боли. И только на колу человек может долго сидеть, особенно если кол правильный… Ходили слухи, что в иноземных странах камнями забивали, расстреливали из арбалетов, на кресте распинали – но государева фемида была справедлива, и такие виды казни признавала слишком негуманными.
Была еще одна казнь, народная – гулящих жен на костре сжигать, и хоть была она запрещенной – стража часто на такие развлечение сквозь пальцы смотрела. Государь – отец родной, народ – дитя государево. А чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не бунтовало…
Сажать на кол – это целое искусство.