Это пианист Гордынский, играющий на пианино два или три раза в месяц во время спектаклей, когда это требуется по ходу действия. В остальное время он буквально изнывает от безделья.
Ни одного дела не доводит он до конца. То задумывает создать симфонию, то принимается за чтение. Читает сразу несколько произведений и, не дочитав ни одного, снова погружается в душевную дремоту.
- Послушайте, Гордынский, вы обещали мне продемонстрировать ваше искусство, - обратился я к нему, увидев его как-то в клубе.
- Ну что же вам сыграть? - спросил он, с готовностью усаживась за рояль.
- Что-нибудь из классиков или современное!
- Современное или из классиков? - вздохнул Гордынский. - Это трудно. Я вам могу сыграть только что-нибудь веселое или грустное или изобразить шум моря.
- А ноты вы знаете?
- Конечно, но кое-что я уже забыл. Не занимался давно, - упавшим голосом сказал он.
- Хотите вспомнить? Возьмитесь обучать группу пекинских детей, человек пять-шесть.
- С удовольствием. Но как это сделать? Еще подумают, что я это из-за денег.
- Хорошо, я вам организую это.
- Пожалуйста, прошу вас, буду вам очень благодарен.
В тот же день я спросил своих соседей, не знают ли они, где достать учеников Гордынскому в возрасте от восьми до двенадцати лет. Он берется обучать бесплатно. Дочь соседки Оля затаив дыхание спросила:
- А старше можно?
Мать ее сказала:
- Наша Оля ужас как мечтает об этом.
- Ну вот и отлично! Но надо еще двоих-троих.
- А у Оли есть подруга - Нина, - сказала мать, - у нее отец умер, может быть, слыхали, по прозванию "Как-нибудь". Сбегай, Оля.
Оля побежала к Нине, а соседка задумалась.
- Стою и думаю: вот будет хорошо, если Оля на рояле выучится, заговорила она, помолчав.
Об отце Нины она сказала:
- Что, бывало, ему ни говоришь, один ответ: "Как-нибудь".
Так и умер "как-нибудь" и схоронили "как-нибудь". Может, дочка не в него пойдет...
На другой день я встретил Гордынского. Он бросился ко мне и закричал:
- Где группа? Говорите скорее: есть или нет?
- Уже есть две ученицы. И еще будут!
Я убедился впоследствии, что Гордынский готов работать не покладая рук.
ПИСЬМО ДВЕНАДЦАТОЕ
Заседание бюро комсомольской организации фабрики имени Лакина. Секретарь комсомола Тася Захваткияа.
Однажды члены бюро комсомольской организации стали требовать отмены принятого ими решения. Рискуя остаться в одиночестве, Тася вся подобралась, глаза ее посверкивали.
- Сами принимали, а теперь отменять?! Не выйдет! - сказала она. - Ведь сами принимали, - смотрела она в глаза каждому члену комитета.
И вот один член комитета заколебался, потом выступили другие и тоже согласились, что менять решение не следует. Снял свое предложение и тот, кто его внес. Тася тем не менее поставила вопрос на голосование. Охватившее ее состояние крайнего душевного напряжения прошло только тогда, когда она с удовлетворением подсчитала голоса.
Но я видел Тасю в другом состоянии. Как-то прихожу в ячейку-она нервничает: главбух не отпускает в пионерский лагерь счетовода Бебневу, одну из пионервожатых. Все пионеры в сборе, сидят на грузовиках и ждут. Тася уже в партком ходила и к директору - все не возражают, но никто и не оформляет отпуск Бебневой. То и дело раздаются телефонные звонки, звонят пионерские работники: "Почему задерживают машины? Уедем без нее!"
Тася вдруг расстроилась.
- Пусть, пусть, мне все равно. Что мне, больше других, что ли, надо! Посмотрим, что райком партии скажет!
Потом вынула платок, уткнула локти в стол и, аккуратно приложив платок к глазам, заплакала. Я не сразу понял, что она плачет.
- Нет, в самом деле, что мне, больше других, что ли, надо? - говорила она сквозь слезы.
Я спросил Тасю, обращалась ли она к заведующему прядильной, с которого ей, собственно, надо было начать, и посоветовал пойти к нему.