На второй день после выезда из Петербурга, я почувствовал то, о чем рассказывает Гете в "Italianische Reise".
Torbole den 12 September 1786.
In der Abendkuhle ging ich spazieren, und befinde mich nun wirklich in einem neuen Lande, in einer ganz fremden Umgebung Die Menschen leben ein nachlassiges Schlaraffen-leben: erstlich haben die Thuren keine Schlosser; der Wirt aber versicherte mich, ich konnte ganz ruhig sein, und wenn alles was ich bei mir hatte aus Diamanten bestande; zweitens sind die Fenster mit Olpapier statt 140 Glasscheiben geschlossen; drittens fehit eine hochst nothige Bequemlichkeit, so das man dem Naturzustande hier ziemlich nahe kommt. Als ich den Hausknecht nach einer gewissen Gelegenheit fragte, deutete er in den Hof hinunter: "quiabasso puo servirsi" (вот там можно расположиться!); ich fragte: "dove?" (где?) - "da per tutto dove vuol!" (да везде, где угодно) antwortete er freundlich. Durchaus zeigt sich die groste Sorglosiglkeit, doch Leben und Geschaftigkeit genug...2
Заручившись авторитетом Гете, продолжаю.
- Где? - спросил я у сторожа.
- А вон там будочка.
Конечно, как видите, мы ушли далеко вперед от Италии времен Гете, и сторож вокзала не говорит, как итальянский Hausknecht, "везде, где угодно", а указывает будочку. Отправляюсь в будочку, конечно, в шубе, потому что от вокзала до будочки 200 шагов, а мороз 30°. Вхожу - будочка из теса, все покрыто льдом. Что тут делать?
Приехав в губернский город, я остановился в лучшей немецкой гостинице. Гостиница - совершенно немецкая: хозяин немец, лакеи немцы, горничные немки, точно в Кенигсберге или Дюссельдорфе. Переночевав, спрашиваю на другой день поутру: "где?" Показали наверху. В одном пиджаке отправляюсь по холодной лестнице, после долгих поисков нахожу комнату с надписью Retirade, вхожу - все покрыто льдом, хоть на коньках катайся. Как не простудиться при такой обстановке?
А это еще железная дорога, губернский город! Здесь все-таки хоть будочки, здесь, наконец, есть жиды-факторы, есть немцы, любящие чистоту и считающие вас "Русска свиня", а в деревне... Даже на постоялых дворах редко встречаются какие-нибудь приспособления, в крестьянских же дворах ровно ничего нет. Путешествовать в городском костюме при таких условиях очевидно возможно, только имея при себе "Петрушку". В былое время барин всегда имел при себе Петрушку или двух Петрушек и возил с собою всякую посудину. Тогда, конечно, можно было одеваться как угодно.
А теперь! Когда-то еще заведутся на постоялых дворах разные приспособления, как у цивилизованных людей! А пока этого нет, нужно или выходить на мороз в пиджаке, или переменить костюм. Вообще господин, одетый в городское платье и шубу, без прислуги буквально ступить шагу не может. Не говоря о том, чтобы, например, запречь лошадь, даже править лошадью, присмотреть за нею на постоялом дворе, сводить ее на водопой, - ничего нельзя. А Петрушки нет и Селифана нет! Необходимо изменить костюм, необходимо иметь такой, который был бы тепел, легок, не стеснял движений, чтобы в нем можно было и в избе сидеть, где дует и от окон, и от дверей и на двор выйти, и около лошади присмотреть. Теплый пиджак, пиджак на меху - все это не подходит; в конце 141 концов вы непременно придете к тому, что зимою найдете самым удобным костюмом полушубок.
Но надевать полушубок сверх городского платья не имеет смысла. Полушубок должен заменять пиджак. Мужик носит полушубок, как комнатное одеяние, и снимает его только во время обеда и ужина; он сидит в полушубке в избе, выходит в нем во двор, в нем же работает. Надев полушубок поутру, он не снимает его до вечера, за исключением обеда - потому что работает в полушубке на дворе, задает скоту корм, носит и рубит дрова. Хозяин находится в таком же положении: он, если и не работает сам, а только распоряжается работами, все-таки целый день должен быть на дворе. Отправляясь в дорогу, мужик сверх полушубка надевает или шубу-тулуп - в сильные морозы, или армяк - в ненастное время.