Дней за десять до отъезда начались сборы; Савельич вытащил платье, которое лежало нераспакованным со времени моего приезда в деревню, и стал учить Сидора, что, как и чем следует 124 чистить, что после чего подавать. Оказались разные изъяны; фрак заплесневел, слежался и так измялся, что как его Савельич ни чистил, расправить не мог; наконец, после продолжительной возни Савельич объявил мне, что с фраком ничего не поделаешь, и советовал поносить фрак, чтобы проветрить и размять.
- Да где же я его буду носить?
- Гулять изволите пойти - можно надеть.
- Да смотрите, чтобы коровы не зализали, как на скотный двор пойдете, - вставила Авдотья.
Савельич, искоса, с едва заметной презрительной улыбкой посмотрел на Авдотью.
- По саду изволите прогуляться, чтобы пообветрило, разносится, лучше сидеть будет.
- А фрак-то вам узок стал, раздобрели в деревне, - заметила Авдотья.
Несколько дней я щеголял во фраке: ходил во фраке на скотный двор, на пустошь, где производилась граборами расчистка, гулял по саду, где шла садка кустов. Фрак действительно разносился.
С сюртуком тоже случилась оказия: вынимая его из чемодана, Савельич как-то зацепил за пряжку и разодрал рукав на самом видном месте. Что тут делать? Единственный местный портной, старик Михаил Иваныч, - настоящий ученый московский портной из прежних дворовых, такой, что мог бы не только подчинить сюртук, но даже вывернуть старый и переделать заново на первый сорт, - за которым я послал тотчас же, - не оказался дома: уехал куда-то далеко обшивать на зиму какое-то семейство. Ну, что тут делать? Разве взять с собою и отдать кому-нибудь в губернии починить? Однако обошлись домашними средствами: Сидор взялся зачинить разорванный рукав. Оказалось, что Сидор - чего я не знал - швец; до поступления ко мне он летом работал дома, а зимою был швецом, то есть ходил по деревням шить полушубки, армяки, зипуны. Когда Сидор объявил, что зачинит сюртук, я никак не мог поверить, чтобы он мог исполнить такую тонкую работу. Сидор летом постоянно работает на огороде, возит граборские тачки земли, косит, ездит кучером и вообще исполняет всякие работы по хозяйству; кожа у него на руках такая же толстая, как у носорога; большим пальцем руки он вдавливает гвоздь в стену, зимою в 15° мороза без перчаток правит тройкой гуськом запряженных бойких лошадей.
- Да как же ты будешь чинить такую тонкую штуку?
- Съезжу в Бардино и попрошу у горничной махонькую иголочку и шелчинку.
- Маленькая иголочка и шелчинка и у меня есть, да починишь ли ты?
- Починю-с, пожалуйте, иголочку самую махонькую.
И действительно починил, так хорошо починил, что когда я 125 потом показал починку Михаилу Ивановичу, то он объявил, что и сам лучше не сделал бы, потому что теперь у него глаза стали стары.
Уложившись накануне и делая во время вечернего доклада старосты распоряжения на время моего отсутствия, я, между прочим, сказал ему, что еду в губернию, собственно, на выставку.
- А разве нынче выставка будет, А.Н.?
- Будет.
- С господ, должно быть, на выставку собирали?
- Как с господ?
- У нас ничего до сих пор не слышно. Нынче с крестьян ничего на выставку не выбивали, должно быть, только с господ сбор.
- А разве прежде крестьяне посылали что-нибудь на выставку?
- На прошлую выставку, что скоро после "Положения" была, со всех собирали, приказ был, чтобы что ни на есть лучший хлеб представить в казну на просмотр - ну и собрали. По душам, значит, разложили, с кого меру овса, с кого мерку ячменя, с кого ржи мир раскладывал. Нам с двух душ мерку ячменя отдать досталось. Так со всех, по расчету, сколько следует, и отдали. Потом награда вышла.
- Кому?
- Нам, нашему, значит, обществу.