Действовать втихую он не мог, непременно надо было действовать открыто, с шумом и треском.
Гром с ясного неба был ничем по сравнению с обрушившимся на мою голову заявлением мужа. Он потребовал развода, и я сразу же согласилась, ошарашенная свалившимся на меня несчастьем. И только спустя секунду подумала, что у меня всегда останется в запасе выход — самоубийство.
Естественно, на меня сразу же навалился невроз, нервное расстройство, а тут ещё надо мной висел проклятый экзамен на получение диплома инженера-строителя. Врач, к которому я обратилась, в недоумении развёл руками:
— Ну и задачку вы мне задали! Если бы не экзамен, я моментально успокоил бы пани, но перед экзаменом нужна ясная голова и умение быстро соображать. Что бы такое придумать?
И он придумал лекарство, которое я в подробностях описала в«Крокодиле из страны Шарлотты».Оно действительно было отвратительным, горьким до невозможности, и мне становилось плохо уже при одной мысли, что вот сейчас надо его выпить, но действовало потрясающе. Принимала я эту гадость три раза в день и экзамен сдала.
А потом все-таки попыталась совершить задуманное самоубийство. Тщательно все продумала, устроила так, чтобы никого не было в квартире в тот роковой день, и приступила к делу. Заклеила газетой все щели и вентиляционные отверстия в ванной и открутила газ.
Примерно через четверть часа до меня дошло, что газ горит, а вода льётся, так что я вполне могу выкупаться, а вот помереть — вряд ли. Погасив пламя, я опять открутила газ и принялась ожидать свой смертный час. Поскольку я ничем не была занята, принялась думать. В конце концов, перед смертью человек, как правило, вспоминает всю свою жизнь, ну и я стала вспоминать.
И вспомнила, холера, что после меня останется множество бумаг, которые просто не должны меня пережить. Опять перекрыла газ, отложив ненадолго самоубийство, и вышла из ванной, чтобы сжечь все свои бумаги.
Печь в кухне всегда дымила, сейчас же мне было не до того, чтобы подумать о направлении ветра, и через полчаса квартиру заволокло дымом. Пришлось пораскрывать окна, а был конец ноября, и комнаты быстро промёрзли. Сражаясь с превратностями судьбы, злая как черт, я сообразила, что время ушло, скоро вернутся дети, и что? Мало того, что они увидят в ванной мой хладный труп, ещё, Боже сохрани, тоже отравятся газом, а тут ещё стылая квартира. Нет, не имею права собственных детей подвергать такой опасности. Значит, не судьба, придётся остаться в живых.
Муж какое-то время жил с нами, ему некуда было деваться, мы сохранили грустную, благородную дружбу и вели бесконечные, изнуряющие, откровенные беседы по ночам. Психика моя больше не выдерживала напряжения, ведь атмосфера в доме парила прямо-таки кладбищенская. Мы договорились ради детей сохранять видимость нормальных отношений, но муж вскоре стал питаться отдельно, а потом, в одной из упомянутых выше ночных бесед, измученным голосом попросил:
— Знаешь что, не надо больше гладить мне рубашки.
Я энергично воспротивилась, что свидетельствует о моей бездонной глупости. А аргументы были такие: договорились сохранять видимость, одиннадцать лет я гладила рубашки, значит, должна и теперь гладить. А муж знай твердит — не гладь!
— Ну хорошо, — со злостью сказала я. — А как насчёт остального? Подштанников тоже не гладить?
— Да! — совсем уж гробовым голосом ответил муж. — Подштанников тоже не гладь.
И тут до меня дошёл весь комизм ситуации. Из уважения к бывшему мужу я не расхохоталась во весь голос, но внутри полегчало и психическое напряжение как рукой сняло. Видимо, я достигла дна отчаяния, оттолкнулась от него и понемногу стала выплывать на поверхность.