Сейчас группа приедет. Я вызвал. Спецы из района. Такое дело их уровень. Дождешься?
Я бы лучше пошел.
Кому лучше? Ты же понимаешь: протокол, опрос, то, се, без этого не обойдется.
Понимаю. Где найти меня известно. Уезжать не собираюсь.
Озябшая дорога вернула их к сосне, на которую забирался Олег. Вот корзина, куртка. Стоит ли надевать? Жарит-то как! Хотя через лес идти исцарапаешься, а у Черной и старицы крапива.
Надев куртку, Олег подхватил корзину.
Егоров наблюдал за ним.
Напрямик?
Ага.
Тогда бывай. Дома водки выпей.
Выпью.
И как тебя не вывернуло от всего этого?
А меня вывернуло. Не заметил? Ты там не замарайся.
Постараюсь. Да, вот еще что, совсем из головы вон. У нас в районе начальство сменилось.
И что?
А то, что новые начальники, как та метла, всегда по-новому метут, только всякий раз с одного начинают.
Новый макет?
Что? Какой макет?
Это я из прежней жизни. Когда в газету новый главный приходит, он всегда перво-наперво макет меняет, ну, внешний вид.
У кого как, а у нас новое руководство вытаскивает из-под сукна то, что прежнее туда упрятало. Отчеты, жалобы на сотрудников, «висяки». Это я к тому, что могу снова производство открыть. Я о корабле твоем.
Не надо. У меня претензий нет, да и тебе, Игорь Григорьевич, лишние хлопоты ни к чему.
Вы бы, гражданин Дубинин, лучше о себе подумали. Егоров подчеркнуто перешел на «вы», показывая тем, что это он не всерьез. А обо мне печалиться не надо. Может, это дело мне спать спокойно не дает, допускаешь такое? Участковый милостиво вернулся к «ты». Может, у меня это профессиональное. Потому что пятно на репутации: не расследовал, не привлек, не посадил. Это как грязь в своем доме не вымел, а должен был.
А ты, Игорь Григорьевич, забудь.
Значит, не будет заявления?
Непрост был Егоров. Даром что ростом не вышел, что каблуки надставлены, что краснеет Ах, да, еще у него две руки равно «рабочие», обеими ловко действует, особенность такая врожденная. Все так, но загляни под козырек глаза колючие и проницательные, и с хитринкой, как у Анискина в старом фильме. Неужто они все такие, деревенские детективы?
Не будет.
Уверен? Смотри не прогадай.
Уверен. Я пойду?
Иди.
Егоров приподнял руку, и если бы чуть выше, а потом ослабил, бросил, это выглядело бы так, что он махнул рукой и на Олега, и на его сгоревшую собственность. Отныне и навсегда. Но рука не поднялась до нужной отметки, а направилась в карман, наверное, за платком, чтобы вновь сунуться им под фуражку.
Сигареты оставишь?
Олег протянул пачку:
Там мало.
Сколько есть, столько и сгодится. Не, огня не надо, спички имеются.
* * *
Ничего интересного за стеклом не было. Все то же, все обычно: те же люди, те же машины, лужи в радужных мазках бензина. В лужах ничего не отражалось. Небо над Москвой было серым.
Что ты молчишь? Голос дочери ударился в спину.
Я слушаю.
Хотя, нет, сегодня за стеклом все то же плюс озеленители. Деревья уже спилили, сейчас срубали ветки. Трактор подтащил вихляющийся прицеп, чтобы забрать мусор. Потому что час назад это были деревья, а теперь мусор. И опять же, нет, не так, они не были деревьями. Это были вымороченные, полузасохшие-полусопревшие жертвы смога и противогололедных реагентов.
Я тебя слушаю, повторила Ольга. И наклонилась, приблизив лицо к стеклу.
Рабочие корчевали пни. Экскаватор вычерпывал отравленную землю. В яму ставили саженец с обернутой рогожей корнями. Один из рабочих разрезал веревку, куль распадался. Яму засыпали свежим грунтом. Потом топтались-утаптывали. Втыкали две палки, привязывали к ним деревце. Все, можно корчевать дальше.
Ольга попыталась вспомнить, сколько раз это происходило под их окнами, чтобы выкапывали и сажали и не вспомнила, не удержалось в памяти. Два? Три? В городе, вдоль шоссе, деревья не задерживались. Умирали. И эти обречены, и эти умрут.
Я все сказала, фыркнула Лера.
Ольга повернулась и будто ударилась о взгляд старца Иринея, взиравшего на нее сквозь стекло серванта. Фотография стояла рядом с иконой Богородицы. Ольга хотела перекреститься, но не стала, испугавшись насмешливых глаз дочери. И, рассердившись на себя за этот испуг, сказала резко:
У тебя не получится.
Лера сидела на диване, разведя ноги так, что юбка натянулась коленями. Ольга подобного себе никогда не позволяла и было такое выговаривала дочери. Но это давно, когда ее слово что-то значило. Теперь дочь выросла. И считает себя взрослой. Со своими понятиями обо всем, в том числе о пристойности.