Еще бы чего загнать!…
Женька хотела расстроиться – единственную вещь в будущем доме продал! – но не смогла и расхохоталась. Женьку всегда поражала его оперативность. Они с матерью только еще вздыхают – где наскрести до субботы, а Валентин уже прямо в цехе, не отходя от станка, озолотился. Хорошо хоть не даром отдал. Женька знала и любила в нем эту манеру – безболезненно расставаться с вещами. Осенью у напарника стащили плащ, так Валентин в тот же день подарил ему свой, потому что там дети и прочие сложности. Убедил, что все равно собирался выкинуть, в таком плаще только на картошку ездить, а он купит себе итальянскую «болонью». Так и пробегал все дожди в пиджаке. Кооператив давно вогнал их в жесткий режим экономии…
– Они мне все равно надоели, – на всякий случай счел нужным соврать Валентин. – Я себе будильник куплю.
– Ладно, – сказала Женька, прикидывая про себя, без чего действительно можно сейчас обойтись. Без зимнего пальто, например. Поскольку впереди лето. А потом можно к осеннему сделать ватиновую подкладку. Швейцарские часы положили неплохое начало.
– За свою цену отдал, – сказал Валентин. – Минус амортизация, плюс заграница…
Улица подозрительно опустела. Из проходной высунулась тетя Вера, вахтерша, язвительная старуха. Неторопливо огляделась, подобрала метлу, завалявшуюся у входа, осведомилась у Женьки:
– На смену-то не пойдешь? Загуляла?
– Как? – спохватилась Женька. – Разве уже?
– Минута как прозвонили, – с удовольствием сообщила тетя Вера.
Она бы могла, конечно, и раньше сказать, едва высидела у себя в проходной эту минуту, по часам, но молодых не грех проучить, чтоб не табунились перед предприятием, знали чувствам место. Выговор вкатят за опоздание, другой раз думать будут. Месяц обнямши побегают, а товарищеский суд потом разбирай. Тетя Вера целый год была заседателем, навидалась. Эти-то двое, правду сказать, давно парно ходят, к другим минут через пять бы вышла, не ране…
Женька бегом кинулась в проходную. Уже в дверях все-таки оглянулась, не удержалась. Валентин уходил в сторону сквера, решительно и прямо ступая. Прямые длинные волосы разметало ветром. Никогда он не постоит, не посмотрит вслед. Не любит смотреть вслед. А Женька даже из окна провожала его взглядом, пока не свернет за угол. Это, наверное, чисто женская черта – уметь провожать. И при каждом прощании обмирать сердцем.
Кратчайшим путем, через «ручную калибровку», Женька помчалась в цех. На участке ручной калибровки режут слюду ножницами по пластмассовому шаблону. Ножницы большие, с отделениями для пальцев. И мозоли от них тоже большие, твердые, безболезненные, когда привыкнешь. Как легка на вид любая физическая работа – ножницы так и порхали. А Женька как-то попробовала, они тяжелы, как топор, морщат слюду и срезы. Ни одной пластины без брака не вырезала.
Женька осторожно, без звука, толкнула дверь и вошла к себе в цех. Мастера, Ольги Дмитриевны Приходько, не было видно, значит, обойдется без внушений. Женька облегченно вздохнула, перевела дух, даже в зеркало заглянула, пока влезала в халат. Туго, в талию, перетянула себя поясом. Служебный халат сразу заиграл: карманы и пуговицы проступили кокетливой отделкой. Женька попробовала дышать – ничего не вышло, пришлось чуть-чуть отпустить пояс, вид сразу потерялся. Спрятала волосы под косынку, по инструкции, покосилась на зеркало, чуть сдвинула косынку, будто случайно волосы выбились. Теперь – порядок.
Уборщица, торопясь кончить, заметала сор в угол. Пыль поднималась вверх прямо над ней, танцевала в воздухе и оседала быстро на пол, откуда взялась. Это была «сухая уборка». В пересменок на мокрую недоставало минут. Уборщица и так мела сразу двумя вениками, применяла «рацию», рационализацию то есть.
Веники блестели мелким слюдяным блеском, как всё в цехе.