- Это дядя сапогом двинул, - пояснил Топ.
- Какой еще дядя?
- Дядя... серый... он у нас в хате сидит.
Выругавши "серого дядю", Димка отворил дверь. На кровати он увидел валявшегося в солдатской гимнастерке здорового детину. Рядом на лавке лежала казенная серая шинель.
- Головень! - удивился Димка. - Ты откуда?
- Оттуда, - последовал короткий ответ.
- Ты зачем Шмеля ударил?
- Какого еще Шмеля?
- Собаку мою...
- Пусть не гавкает. А то я ей и вовсе башку сверну.
- Чтоб тебе самому кто-нибудь свернул! - с сердцем ответил Димка и шмыгнул за печку, потому что рука Головня потянулась к валявшемуся тяжелому сапогу.
Димка никак не мог понять, откуда взялся Головень. Совсем еще недавно забрали его красные в солдаты, а теперь он уже опять дома. Не может быть, чтоб служба у них была такая короткая.
За ужином он не вытерпел и спросил:
- Ты в отпуск приехал?
- В отпуск.
- Вон что! Надолго?
- Надолго.
- Ты врешь, Головень! - убежденно сказал Димка, - Ни у красных, ни у белых, ни у зеленых надолго сейчас не отпускают, потому что сейчас война. Ты дезертир, наверно.
В следующую же секунду Димка получил здоровый удар по шее.
- Зачем ребенка бьешь? - вступилась Димкина мать. - Нашел с кем связываться.
Головень покраснел еще больше, его круглая голова с оттопыренными ушами (за которую он и получил кличку) закачалась, и он ответил грубо:
- Помалкивайте-ка лучше... Питерские пролетарии... Дождетесь, что я вас из дома повыгоню.
После этого мать как-то съежилась, осела и выругала глотавшего слезы Димку:
- А ты не суйся, идол, куда не надо, а то еще и не так попадет.
После ужина Димка забился к себе в сени, улегся на груду соломы за ящиками, укрылся материной поддевкой и долго лежал не засыпая.
Потом к нему пробрался Шмель и, положив голову на плечо, взвизгнул тихонько.
- Что, брат, досталось сегодня? - проговорил сочувственно Димка. - Не любит нас с тобой никто... ни Димку... ни Шмельку... Да...
И он вздохнул огорченно.
Уже совсем засыпая, он почувствовал, как кто-то подошел к его постели
- Димушка, не спишь?
- Н-ет еще, мам.
Мать помолчала немного, потом проговорила уже значительно мягче, чем днем:
- И чего ты суешься, куда не надо. Знаешь ведь, какой он аспид... Все сегодня выгнать грозился.
- Уедем, мам, в Питер, к батьке.
- Эх, Димка! Да я бы хоть сейчас... Да разве проедешь теперь? Пропуски разные нужны, а потом и так - кругом вон что делается.
- В Питере, мам, какие?
- Кто их знает! Говорят, что красные. А может, врут. Разве теперь разберешь?
Димка согласился, что разобрать трудно. Уж на что близко волостное село, а и то не поймешь, чье оно. Говорили, что занимал его на днях Козолуп... А что за Козолуп, какой он партии?
И он спросил у задумавшейся матери:
- Мам, а Козолуп зеленый?
- А пропади они все вместе взятые! - с сердцем ответила та. - Все были люди как люди, а теперь поди-ка...
...В сенцах темно. Сквозь распахнутую дверь виднеются густо пересыпанное звездами небо и краешек светлого месяца. Димка зарывается глубже в солому, приготавливаясь видеть продолжение интересного, но не досмотренного вчера сна. Засыпая, он чувствует, как приятно греет шею прикорнувший к нему верный Шмель...
...В синем небе края облаков серебрятся от солнца. Широко по полям желтыми хлебами играет ветер. И лазурно спокоен летний день. Неспокойны только люди. Где-то за темным лесом протрещали раскатисто пулеметы. Где-то за краем перекликнулись глухо орудия. И куда-то промчался легкий кавалерийский отряд.
- Мам, с кем это?
- Отстань!
Отстал Димка, побежал к забору, взобрался на одну из жердей и долго смотрел вслед исчезающим всадникам.
- Вот где жить-то!
Между тем Головень ходил злой. Каждый раз, когда через деревеньку проходил красный отряд, он скрывался где-то. И Димка понял, что Головень дезертир.