- Молодой человек скуповат у нас. Гони, шеф, не обижу.
- Москвич! Порода! - глянул, повеселев, таксист на Геннадия. Он обернулся: - А что, персональная на техосмотре? Или в субботу-воскресенье вам не подают?
- Подают, шеф. И днем и ночью. В том-то и дело. Потому-то и на такси потянуло.
- Ясно, приходилось сталкиваться с подобными случаями.
- Уж с чем только не приходилось, наверное, сталкиваться. Сколько за баранкой?
- Тридцатку намотал.
- Не надоело?
- Еще поработаю.
- А мне - надоело.
- Так ведь у вас не работа, а должность.
- Как это не работа?
- Ну - пост.
- Вот так сказанул! - Рем Степанович повеселел даже. - Стало быть, у кого пост, те не работники? Верно понял?
- Не обижайтесь, товарищ уважаемый. Я в том смысле, что если вас лишить, скажем, поста, то у вас и профессии в руках не окажется. А у меня отними баранку, я слесарить пойду. Могу и на трактор перескочить, в сельское хозяйство. Могу и маляром быть, могу плотником. Меня увольнение не унизит, не сшибет. А вас - унизит, сшибет. Оттого вы, начальнички, так и цепляетесь за посты, так оттого и нервничаете.
- Что ж, шеф, ты близок к истине. Но ведь могут и посадить тебя. Сажают же кой-кого из ваших. Что - тогда?
- Если махинации стал творить? В этом случае?
- Хотя бы.
- А что, и в этом случае мне легче будет, чем вам. Падать ниже.
- Ох, московские таксисты, на все у вас есть ответ!
- Это точно. Пока колесишь, о чем только не подумаешь. Тренировочка. Да и разных людей возишь, беседуешь, как сейчас. Вот вы наверняка на Москве знаменитость, угадал?
- Да как сказать.
- Угадал, угадал. Видно сокола по полету, а начальничка по глазам.
- Что за глаза у меня такие?
- Нашенские, голубенькие, а в сталь. Извините, что разболтался, суббота - легкая езда, опустел город, все по дачам, по речкам.
- Ты в нашу школу давно заглядывал? - меняя тему разговора, будто перегородку из стекла ставя между собой и шофером, спросил Рем Степанович Геннадия.
- После армии как-то раз заглянул.
- И все?
- Не зовут. Не прославился. А по жэку - не мой участок.
- А меня зовут. Частенько. То им нужно, се. Видать, мой участок.
- Все наши переулки - ваш участок. Чуть что, к вам на поклон.
- Да, да... Да, да...
Геннадий боком сидел к Кочергину, ведя разговор, а тут повернулся, подался к нему, так изумил его голос Кочергина, каким произнес он свои "да, да"... Будто простонал их. Словно кто руки ему стал выворачивать, склоняя к покорности, а он, хоть и больно ему, терпежа нет, упорствует, не подчиняется, стиснул зубы.
Дальше долго ехали молча. Рем Степанович теперь и от Геннадия отгородился перегородкой из стекла. Хватит, поболтал с людишками, явил им свой демократизм, а они уж и в душу полезли. Будя, прием окончен.
Машина въехала на Манежную площадь. Мелькнули между красными громадами Музея Ленина и Исторического неправдоподобные, сказочные, то ли в небо, то ли из неба, сине-золотые купола Василия Блаженного, потянулась лента Кремля, а за стеной купола, крыши, зеркало стен Дворца съездов.
- Что ни говори, сердце России, - сказал водитель.
- Да, да, да, да, - иным голосом и отодвигая свою перегородку, откликнулся Рем Степанович. - Вот, Гена, манеж этот агромадный, а ведь его за шесть месяцев построили. И когда? В начале прошлого века. Ширина у здания сорок пять метров, а его перекрыли деревянными стропильными фермами без единой внутренней опоры. Стало быть, умели строить на Руси. Нечего нам, нынешним, бахвалиться. А какая сила в домике. Как уверенно стоит. Строили для смотра войск в присутствии Александра Первого, а сейчас в нем выставки устраивают. И тогда служил и теперь служит. И коням и людям. Снесут если, дыра в Москве образуется, как образовалась, когда снесли Храм Христа Спасителя. Вон, проезжаем по правую руку. Лужа хлорированная вместо храма.