Сосредоточенно-кропотливое насекомое - передними, затем задними колесами она перевалила бордюр, с места газанула по дуге, по полукружию ларьковому и, вырулив с размашисто-щегольской точностью, встала как вкопанная в какой-нибудь пяди от недвижимой бомжихиной ладошки.
Ныне, когда припадок остался позади, когда разошлись и прояснели сомкнув-шиеся над ее душою воды, это оказалась молодая, лет двадцати шести деваха, пухлогубая, круглолицая и когда-то, верно, хорошенькая, а теперь вот безнадежно павшая, жалкая и ненужная никому. И все же - так и укололо Чупахина в сердце - как доверчиво к миру, как, в сущности, прекрасно она спала!
Из задника вылез серый с заплаткою носилочный "язык", пожилой хмуроватый шофер с помощью все того же Шапочки перебросили на него спящую с земли, и тот, заполучив едово, медленно втянулся в утробу.
Хрястнули задняя и, раз-два, передние дверцы, и "скорая", пыхнув на прощанье ядовито-черным дымком, увезла злосчастную жертву социума в неизвестном Чупахину направлении.
"Бра-атцы, вы правильно все..." - услышал он опять негромкий, похожий на подтаявший сугроб голос.
И он, Чупахин, усмехнулся, кивнул про себя блеснувшей было в ответ мысли и, позабыв, для чего был здесь, отправился восвояси, домой.
"Я люблю женщин за то, что они соответственное имеют строение моей нежности..." - обронил как-то один русский классик XVIII века.
И - хорошо же! То есть, обронил он.
Умри Чупахин - лучше не выразить. Именно что "соответственное"! В самую точь-в-точь.
Неся и оберегая в себе свежее послевкусие высколыхнутой этой "нежности", Чупахин шел теперь домой шаркающей после болезни походкой, и в мыслях у него было по-забытому легко и вольно, как до обидного редко уже бывало со времен молодости.
Денек был, как сказано, тусклый, промозгло-влажный, сентябрьский, но багрец и золото кленов, каштанов и рябин в сквере по дороге и сорокалетних вдоль тротуара лип слабо светились сквозь всю эту хмурь, наподобие улыбки выплакавшегося наконец человека.
А что, если и рискнуть ему, Чупахину? Не получится - эка беда! Мало у него не получалось разве?
Придумывали же себе люди с тоски кто Колобка, кто Буратино, а кто и Галатею какую-нибудь...
"Сожженные в преоперационных помывах руки..." А? Заметил же вот, успел в оглушении даже своем.
А вдруг да удастся? Вдруг повезет?!
Коли вот не дал бог старику со старухой внучека, раз-де не обнаружилось у стареющего папы Карло сынка...
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
* * *
Несчастный! О, не узнавай,
Кто ты.
Чупахин жил в Придольске четвертый месяц, один, никого не зная и, честно сказать, не сильно желая кого-то узнавать. Жил он - если разуметь средства к существованию - тем, что отщипывал понемножку от суммы-разницы, оставшейся после купли и продажи квартир.
После кончины отца, а затем и матери он обратил в у. е. трехкомнатную в родном Яминске, а здесь, на чужбине, через фирму приобрел однокомнатную (в центре).
Кое-как расставив и рассовав контейнерные вещи на новом месте, повел он, Чупахин, жизнь праздную, нерабочую, ленивую и малословную, утешая еще живую нечистую совесть тем, что отмеренный врачами "срок реабилитации" после стационара был во времени недозавершен.
Психотерапевт, в частности, советовал "поменьше заниматься самоанализом да самобичеванием", а искать вокруг позитив, обращать интерес на всякие целительные мелочи.
- С каждой травинки по росинке! - напутствовал он Чупахина в тихой и даже где-то задушевной своей манере.