Но недавно, недели две назад, ко мне подселили этих девиц. Как я уже сказал, я с ними почти не общаюсь. У них здесь своя диаспора: какие-то немцы, американцы - словом, когда они дома, все вверх дном. Раздражает, конечно... К тому же разность менталитета...
- Послушайте, - перебила я. - Вы сказали, что живете недалеко отсюда. Это действительно недалеко?
- Совсем рядом. Видите старинную мусульманскую мечеть? Теперь там кафедральный собор. А мой дом почти сразу за ним. Если хотите, можно даже зайти в соседний дом, где мне предлагали квартиру, от которой я отказался. Впрочем, предупреждаю: хозяйка там мне не понравилась. Но вероятны и другие варианты. Пойдемте?
На мгновение я задумалась. Если я не найду квартиру, то по крайней мере заряжу у Дардыкова телефон. Он, несомненно, согласится.
- Скажите, - спросила я. - Можно у вас зарядить мобильник?
Мы шли по улице. Светило солнце, и раскаленные камни тротуара жгли ступни сквозь обувь. Белые стены домов отражали солнечные лучи, и я пожалела, что не взяла с собой темные очки. В ушах раздавался размеренный и тягучий голос моего соотечественника.
- Я, знаете ли, разочаровался в Европе, - рассуждал Дардыков. - Я уже второй раз сюда приезжаю и делаю определенные выводы. Возьмем, к примеру, этот город. Он настолько мал, что уже через два дня вас знает каждый житель. А здешние жители - не в обиду им будет сказано - не отличаются ни интеллектом, ни культурой общения. Вы заметили, что все здесь говорят друг другу "ты"?
- Ну и что?
- Это типичный признак нецивилизованности. Разумеется, я не могу упрекнуть в этом всю Европу, однако отсутствие высокой культуры является основным признаком европейцев. Вот, к примеру, мои соседки. Зачем они сюда приехали? Чем занимаются? Они до глубокой ночи гуляют по здешним злачным заведениям. Думаете, кто-нибудь из них посетил хотя бы один местный памятник или музей? Да и вообще, европейцы совсем не похожи на нас. Им никогда нас не понять. В них нет той искренности, той душевности, той открытости, которая есть у нас. У них все распределено по параграфам, разложено по полочкам. В двадцать лет они знают, кем будут в шестьдесят. Они трясутся над каждой копейкой, в то время как являются наследниками миллионных состояний. Вы только посмотрите на выражение лица европейца!
- Извините, - перебила я, - мы когда-нибудь придем? Вы сказали, что ваш дом близко.
- А мы уже пришли.
Дардыков жил на улице, круто поднимавшейся в гору, - в двухэтажном, как мне показалось сначала, очень экзотическом домике, прилепившемся одной стеной к скалистому уступу. Потом, когда я пригляделась, оказалось, что в этом квартале все улицы идут в гору и почти все дома одной стеной упираются в каменные уступы.
- А здесь, - Дардыков показал рукой на соседний такой же двухэтажный дом, - находится квартира, о которой я вам говорил.
- Может быть, зайдем сначала туда?
Мы позвонили.
На наш звонок никто не отозвался.
- Что ж! Значит, не судьба. Придется искать гостиницу, - сказала я.
- Но вы хотели зарядить телефон.
Дардыков толкнул свою калитку, и раздался скрежет несмазанных петель. На открытой террасе рос в деревянных кадках виноград - он карабкался по чугунной решетке, образуя живую стену. Из-под ног юркнула ящерка и исчезла среди камней.
Комната Дардыкова была небольшой, чистой, и, кроме аккуратной стопочки учебников, я не заметила ничего интересного. Сквозь щель в деревянных ставнях проникала тонкая полоска света, утыкаясь в каменный пол.
- Вот здесь я и живу, - сказал Дардыков и, подойдя к окну, закрыл ставни плотнее.
- Почему у вас так темно?
Он зажег свет и, вздохнув, объяснил:
- С улицы идет сильный жар. К тому же я не люблю яркого света.