Если закрыть глаза, то сразу же можно было представить, что весь оркестр собрался целиком и играет здесь, на маленьком балконе дяди Кямила, и из-за тесноты музыканты расселись где кому удалось. Рояль стоял в двух шагах от меня прямо напротив, у самого крыльца, и по всему чувствовалось, что пианист очень доволен тем, как хорошо освещены клавиши, и только торопится изо всех сил доиграть все до конца, прежде чем луна скроется за тучей, и что никаких других в этот вечер у него забот нет, а обижаться он и не думает, ему становится еще приятнее, когда трубач на самой высокой пронзительной ноте, от которой зазвенели все стекла, отрывает от губ трубу и, положив ее на крышку рояля, садится рядом, н они вдвоем в четыре руки успевают обогнать не только скрипачей, играющих стоя на ступеньках лестницы, но и блуждающих в поисках места по всему дому саксофонистов, правда, еле-еле, но все же успевают обогнать ударника, содрогающегося всем телом под сухими ударами н оглушительным звоном, отдающимися в скалах неслыханным здесь чудным эхом. Певец пел на незнакомом языке, но было понятно, что этот человек поет потому, что любит неслыханной любовью и хочет, чтобы об этом узнал каждый, все люди в Гаялах, и он пел об этом так, что у всех, кто его слушал, начинала гореть кожа на лице, а по плечам и спине один за другим проворно пробегали на ледяных лапах муравьи, до тех пор, пока, не выкрикнув в последний раз признание, все те же слова, значения которых я не знал, он не падал всем телом на щербатый пол балкона.
Я бы до утра смотрел бы, как они танцуют, до того у них это здорово получалось, даже когда они останавливались друг против друга, было видно, что они продолжают танцевать и остановились они потому, что наступил такой момент, без которого невозможно обойтись, когда надо немедленно остановиться н посмотреть друг на друга, как смотрели они. После того как появилась Наиля, я понял, что и дядя Кямил очень красивый, с тех пор я и начал мечтать, что, когда вырасту, буду такой же, как он, высокий и гибкий, с мускулами на плечах и руках... Красиво они танцевали, и хорошо мне было, когда я на них смотрел. Уходил я от них только тогда, когда бабушка начинала меня кричать. Иногда, проснувшись ночью, я слышал стук машинки, дядя Кямил и раньше много работал, но не так, как теперь, после того как приехала Наиля. Часто утром, когда я приходил к ним, у него были красные глаза и белые, без кровинки, губы. Но гулять он все равно шел, спать ложился часа на два-три днем в полдень или чуть позже, после того как мы возвращались домой. Ни к кому из соседей они не ходили, и у них никто не бывал.
Не то что его не любят или не уважают - просто он неразговорчивый и очень много работает, вот в чем дело. Но вообще я заметил одну вещь - с тех пор как здесь появились Рашид и Аделя, к нему все стали относиться хуже. Как-то незаметно-незаметно, но постепенно все наши соседи стали дружить с Рашидом, советоваться с ним по поводу всех своих дел, ходить к нему в гости. Постепенно они совсем перестали ходить к Кямилу и к себе перестали приглашать, даже на дни рождения или свадьбы. Потому что это был единственный человек, который с Рашидом не только не дружил, а даже разговаривал не так, как все наши соседи, сухо разговаривал, как с посторонним, да и то только тогда, когда Рашид к нему сам первый обращался. Я чувствовал, что Рашиду это очень неприятно и обидно, было видно, когда они встречаются, что Рашиду непонятно, почему это дядя Кямил ни с того ни с сего к нему так несправедливо относится.