- остановил его в дверях голос Гретхен. - А как обращаются к женщине... в вашей стране.
- Женщины - особая каста, более высокая. Обращение разное. Но в знак особо доверительных отношений женщина может позволить называть ее по имени, без дополнительных обращений.
- Я... хотела бы вам это позволить. Это можно?
- Я буду счастлив получить этот знак вашего доверия мне. Если он искренен.
- Думаю, что да...
- Благодарю вас, Гретхен.
Поклонившись, он вышел. Она закрыла глаза и будто оцепенела, пытаясь заглянуть в собственную душу. Что сейчас произошло? Она думала, что ведет игру, пытаясь убедить его, будто раскаивается и больше никогда... Но одновременно знала, - раскаяние было искренним! Значит, не играла, а следовала велению сердца? Значит, там, в глубине сокровенных даже от самой нее тайников, зрела готовность поверить, принять, довериться... И окончательно сломало преграду, которую она возводила между ним и собой, то, как он повел себя после подстроенного ею несчастья с его собакой... Ведь Урс ему очень дорог... А он - простил, более того - сумел понять...
Это с легкостью перевесило все, что она старательно складывала на другую чашу весов...
Глава седьмая
очень маленькая, дабы не ввести читателя в скуку
философско-политический экскурсом в страну Ларта
Гретхен и не заметила, когда присутствие Ларта перестало ее тревожить, а его общество перестало быть тягостным. Она скоро оценила тонкую деликатность этого человека, который умел заметить малейшее изменение ее настроения. Когда ей хотелось одиночества - он уходил. Когда становилось тоскливо - Ларт был рядом и заполнял пустоту времени. Хотелось общения - и разговор был нескончаем; он молчал, когда ей надо было, чтобы он просто был рядом. Ни разу он не был навязчивым. Иногда к Гретхен возвращались сомнения и колебания. Правда, теперь они не были так мучительны - просто ей трудно было принять за безусловную истину то, о чем говорил Ларт. Тогда она становилась ироничной и порой ирония эта бывала злой. Потом Гретхен сожалела и раскаивалась в душе, но Ларт, казалось, принимал все как должное.
- ...Барон Ланниган не смог бы жить в нашем обществе, по нашим понятиям он - преступник и подлежит наказанию.
- По каким законам его осудили бы? По законам совести и морали или по правовым?
- Разумеется, я говорю не про общественное осуждение.
- Но нарушение каких законов суд мог бы вменить ему в вину?
- Полно-те, Гретхен! Даже по законам вашей страны - осмелься вы затеять судебное разбирательство - его осудили бы за систематическое истязание, вымогательство и суд нашел бы еще добрых полдюжины пунктов. В моей стране его судили бы за преступление одного закона - преступление против женщины.
- В вашей стране... Чем же она настолько другая?
- Вероятно, нашей философией, которая является идейной основой общества.
- Философия - поле деятельности немногих... А для общества, для народа... вероятно, религия?
- Да... пожалуй, можно сказать и так.
- То есть, вы проповедуете иную веру?
- Если я опять однозначно скажу "да", то введу вас в заблуждение. И испугаю - вы, чего доброго, вообразите нечто вроде мусульманского мира с его жестокостями. Это не так. Религия одна, как Бог един. Но люди на долгом пути своем потеряли истину. Теперь ищут ее, пытаясь обрести вновь, и многие, думая, что к ним пришло откровение, говорят: "Вот истина! Следуйте ей!" И дают Богу различные имена: Христос, Будда, Аллах, хотя они все - Он.
- А вы познали истину? - сузив глаза, Гретхен выжидающе смотрела на Ларта.
- Нет. Тайну Бога нельзя познать, к ней можно лишь прикоснуться. Истина существует только для самого Бога. Человеку дано одно стремление к ней, сопряженное с постоянными заблуждениями. А познать... Мы желаем к ней приблизиться настолько, насколько это возможно.