И уж потом учиться на офицера. Я себя великим бизнесменом не считаю, так просто, повезло, что жизнь пошла по этой схеме.
Вот я и ответил на вопрос, как начал заколачивать деньги. Учитывая же, что после той истории у меня, как отдал долги, кое-что осталось, считайте, заодно рассказал и про мой капитал. Юрий Петрович, а может вы, про свои капиталы тоже расскажите. Мне любопытно, народу - тоже.
- Чего рассказывать! Какие капиталы?!
- Ну, к примеру те, на которые сейчас идет ваша предвыборная кампания...
- А твоя на какие?
- Моя - на честно заработанные деньги, а еще на деньги спонсоров, причем, все взято с моего предвыборного счета.
- Даже так? Последний тираж "Красного катка", там где даже кроссворд про вас - шестьдесят тысяч экземпляров, на тему, какой вы хороший. Как ни крути, меньше ста тысячи рублей такой тираж стоить не может, не считая разноски. А на ваш счету, по состоянию на позавчера, поступило только сорок шесть тысяч, двести тридцать рублей. Что-то не совпадает.
Казалось, Батька взорвется. Но не взорвался. Посмотрел на мобильник, успокоился. Тихо сказал.
- Ванюша, это все пустяки. Когда народ о главное узнает - быстро пустяки забудутся. Перекурить пора.
* * *
- Чтоб его рак побрал, с его перекурами, - сказала Инка. - Точно, гад, чего то ждет.
- Чего-то наши пацаны не звонят, - озабоченно сказал Тараскин. - Надо бы узнать.
- Не надо, - остановил его Куклинс. - Сами позвонят. Не надо их раскрывать, раньше времени.
* * *
Как ни странно, тише всех вел себя Антон. Нет, он конечно, стонал, охал, вскрикивал, после особенно сильных ударов, но остальные производили гораздо больше шума.
Конечно, особенно орала Юля. Она визжала, вырываясь из рук охранника.
- Суки, сволочи! Оставьте его! Не смей, урод, сядешь! На помощь! Оставьте!
Леваневский тоже орал. Он пытался остановить Шурыгина, даже бросился под удар, и, получив пряжкой по руке, начал орать еще и от боли.
- Николай Борисович, что же вы делаете! Обещали же без травм! Что делаешь, кретин! Правда, сядем!
Шурыгин выкрикивал в ответ что-то злобное. И только Антон, наконец-то извернувшийся и добравшийся зубами до своего рукава, чтобы кусать не только губы, почти замолчал.
Леваневский наконец-то осмелился схватить Шурыгина за рукав.
- Прекрати, он же тебя не слышит.
- Слышит, - зло сказал Шурыгин, опуская ремень. - Все слышит. Эй, ты, как? Хабарик в нос, или так отзовешься?
- Антошка, миленький, - умоляюще сказала Юля. - Напиши, все что нужно. Эти же козлы убьют тебя.
- "Антошка, миленький", - передразнил Шурыгин, храпя, как на подъеме. Державший Юлю сотрудник "Перуна", пришедших в фирму недавно, начал понимать, в каком психологическом состоянии был их командир в те недобрые часы, после которых его, собственно и заставили написать рапорт. - Ведь убью. Кончай дурью маяться. Ты меня не знаешь, я не позволю, чтобы щенок был бы меня круче. Ну?! - ремень опять поднялся.
- Сог.... Согласен.
Юльке стало легко и она, чуток успокоившись, назвала себя дурой, за то, что десять минут назад ей показалось, что он уже сдался. Почему он не мог раньше прекратить!
Антон медленно оттолкнулся от стола, стал нагибаться.
- Штаны не надевай, - приказал Шурыгин. - Сперва возьмешь диктофон, сделаешь контрольное признание.
- Пить дай, - не глядя на него простонал Антошка.
Шурыгин кивнул охраннику. Тот вынул из сумки бутылку, распечатал, протянул Антону.
"Пиво "Банное". Начальная плотность - 14%, максимальный алкоголь - 5,2 градуса." Данные лезли в голову Юле сами собой: все же это была одна из лучших марок ее отца.
Антон выдул почти половину бутылки, высоко запрокинув голову - капли катились на порванный пиджак. Потом он вернул бутылку и в этот момент его взгляд встретился со взглядом Юли.
Взгляд, как рука на плече. Нет, как губы на щеке.