Но этот чужой мальчишка вклинился вдруг между нами и сразу же стал кричать эдаким приблатненным, истерическим голосом: "А чего, чего? Вы чего к ней вяжетесь, чего вам надо? Это моя мать, чего вы к моей матери пристали?..". И так это все было неожиданно, кричал он так убедительно, так пронзительно и скандально, что Крупеня, растерявшись, тут же сунул этому мальчишке и мой паспорт, и "похоронку", и ребята, в слепом бешенстве своем, словно споткнулись вдруг на этого мальчишку и на этот его истерический, пронзительный крик.Что было дальше? Паспорт оказался у меня в руках, а мальчишки след простыл, словно его и не было. Как внезапно появился, так и исчез неожиданно, - да никто его, кажется, и не искал, слишком все были взволнованы. Нам в ту пору и в голову не приходило, что во всей этой истории самое интересное и есть удивительный этот мальчишка. Нам тогда казалось, что гораздо важнее узнать фамилию милиционера, и Крупеня в воинственном сознании своей непогрешимости, ее от нас не утаил. Хотели писать на Петровку, жаловаться, потом, на следующий день, успокоились, остыли, предпочли не связываться, потом и вовсе забыли.И совсем недавно все это снова вспомнилось. На вечере в одном из респектабельных московских ресторанов, где бывшие военные мальчики, а теперь солидные мужи отмечали очередное десятилетие окончания школы. Было много цветов, были дамы - бывшие девочки соседней двести семьдесят пятой, сокрушившие в свое время много рыцарственных и стыдливых сердец, было много добрых тостов и дружеский откровений. Вот тогда, на прекрасном этом вечере, я и напомнила улыбчивому и милому толстяку Глебу, как было страшно тогда, на обрыве, и какие невозможные, какие незабываемые были у всех них глаза. Глеб посмотрел на меня удивленно:- А вы хоть помните, что он вам говорил, Крупеня этот?- Откуда! Я и не слыхала ничего.- В том-то и дело! Он говорил вам: у самой муж погиб, а она с мальчишками... Ну, все слова, понимаете?.. Да вы что!.. Я уже финку в кармане открыл...Еще, оказывается, и финки были в карманах! Дожила до счастливой старости: ничего не знала о финках ...
4.ТАЙНА ВОЛОДИ ФЕРДМАНА
С этим же классом, чуть позже, зимой, они уже в десятом были, произошло такое. Урок шел. Или не урок, перемена - уже не помню. Вызвали меня к директору в кабинет.Было это все еще до Чича. Чича нам потом прислали - "для усиления коллектива" - так это все, кажется, называлось. А тогда директорствовал Николай Иванович Маклаков.Был это человек прямодушный, чуть мужиковатый и какой-то такой, что по прошествии стольких лет вспоминать о его недостатках не хочется. Была у него черта для директора редкостная: он умел учителям доверять. Тем, что посильнее. А учителя старших классов были у нас, как на подбор, сильные и работалось нам при Николае Ивановиче прекрасно. Мы вот и теперь - скоро сорок лет минет, - два-три раза в год непременно встречаемся, а это показатель серьезный. Вот уже и постарели вроде, и даже похоронили кое-кого, и детей переженили, и внуков растим, а нам вместе по-прежнему душевно и хорошо.Так вот - вызывает меня Николай Иванович к себе в кабинет. Николай Иванович не один: около его стола сидит бочком скромненький такой гражданин, лица не запомнишь, сколько ни старайся, - то ли из родителей кто-то, то ли еще откуда-то.- Извини, что потревожил, - говорит Николай Иванович (он нас то на "ты", то на "вы" называл - тех, к кому хорошо относился). - Вот тут товарищ твоим Фердманом интересуется. Он в классе сегодня?- Нет его.- Почему?- Еще не знаю. Заболел, наверное. Вчера был.Тут гражданин у стола пошевелился:- Был вчера? При каких обстоятельствах вы его в последний раз видели? Припомните, это очень важно.А мне и припоминать нечего, я и так знаю отчетливо: видела Фердмана между четырьмя и шестью, на дополнительных занятиях по русскому языку.