Само собой разумеется, что эти двое близки, они и вели себя соответственно, - Ключ был не из тех, кто часами тоскует под окнами... Как-то я пошла его навестить, когда он явно прогуливал; в пустой квартире обнаружилась еще и Женька, тоже, конечно, прогуливающая, - из нас троих смутилась, в конечном счете, я одна. Ключарев же открыл мне дверь без всякого замешательства, явно снисходя к моим зряшным педагогическим заботам, с этой же снисходительной и разнеженной улыбкой поддержал недолгую нашу беседу, так же снисходительно выставил меня и накрепко запер за мной дверь. Еще спасибо: лоялен был на этот раз, не всегда мне наше с ним общение так вот гладко сходило.На дух он меня не переносил, вот что, - и не собирался этого скрывать. Я все время чувствовала - и должна была чувствовать, Володя это так или иначе постоянно подчеркивал, - что он-то меня раскусил до конца и знает обо мне такое, о чем ребята, дураки, и помыслить не в состоянии, - такую степень моей хитрости и расчетливости, такое мое двоедушие!.. Я твердо понимала, и должна была понимать, что чем, условно говоря, лучше и непосредственнее себя веду, тем, значит более умело скрываю истинную свою жутковатую сущность. Чем лучше - тем, в володиных глазах - было хуже. Очень неуютно становилось, прямо скажу, когда я чувствовала на себе этот мгновенно ускользающий, что-то свое отметивший взгляд...В тот день, о котором я хочу рассказать, шли обычные дополнительные занятия. Вот те самые, по русскому языку: выпускным сочинениям в те годы придавалось значение решающее. И опять-таки все было как в родном доме: раз нужно, значит, делаешь, - благодарить тебя за это не собирался никто.На улице, между тем, торжествовала весна. Городская весна, то есть такая, которая тревожит особенно, - пронзительной неуместностью своей. Окна в классе были поэтому распахнуты, с улицы доносились гудки машин и множество самых разнообразных шумов. А у самого окна сидели Володя Ключарев и Юрка Иванов и непрерывно разговаривали.Я сделала им замечание раз, сделала другой. Потом сделала еще одно замечание, в третий раз, - я голоса своего не слышала из-за уличного шума и этого, вплетающегося в уличный шум, разговора. Мальчишки не унимались. Тогда я сказала то, что говорила, надо отдать мне должное, редко:- Ключарев, выйди из класса.Сказала и сказала: большое дело! Обычно ребята безропотно выходили, чтоб через несколько минут умильно попроситься обратно. Ни я, ни они не тратили при этом ни нервных клеток, ни, главное, времени. Я как-то вовсе забыла, что это Ключарев.Ключарев вытянул под партой длинные свои ноги и взглянул на меня с интересом - впервые с начала занятий.- Выйди из класса, - повторила я более настойчиво. Из всего курса институтской педагогики я, может, только то и помнила, что раз потребовав что-нибудь, надо начатое доводить до конца.- Выйди из класса.Никакой реакции. Веселый нагловатый взгляд исподлобья. Веселая готовность продолжить конфеденцию с товарищем, едва только я заткнусь и отстану.И тут я потеряла выдержку и сказала то, чего ни в коем случае не должна была говорить:- Выйди из класса, или это я уйду.Словно подарок сделала! Оживившееся лицо Володи выражало только одно: сделайте одолжение, даже интересно!.. Ребята вокруг настороженно замолчали.Проклиная сорвавшееся невзначай слово, я двинулась к двери. А что мне еще оставалось делать? В классе - ни звука, ни движения. Вышла, закрыла дверь за собой. Ни звука. Дошла до лестницы, все еще ожидая услышать за спиной чьи-нибудь торопливые шаги. Никого. Спустилась по лестнице, вышла на теплую, как остывающая духовка, Мархлевскую. Ни окликающего голоса, - а пора бы, - ни шагов за спиной. Минула проходной двор дома N° 13, ведущий прямо к троллейбусной остановке.Троллейбус подошел сразу же, - обычно его ждешь не дождешься.