Еще в самом начале, как только они все вошли, она выпростала одно свое ухо из-под толстого платка, чтобы лучше слышать голоса чужих людей, и теперь поворачивалась к тому, кто говорил, этим большим голым ухом.
Борис показал постановление старухе, понятой Кате и, сунув его обратно в портфель, тем же плоским голосом, которым читал сейчас, произнес подряд:
- Оружие, яды, золото, драгоценности прошу выложить на стол.
- В обед обязательно придут, - сказала старуха. - Валерик велел картошки начистить, а Дуська обещалась принести котлет.
Девочка потянула старуху за рукав и, придвинув губы к ее уху, горячо зашептала ей что-то.
Тем временем Борис с Сашей убирали уже грязную посуду со стола на подоконник; клеенку сняли и, аккуратно сложив ее, повесили на спинку стула.
- Люди добрые, - сказала старуха. - Как же без хозяев-то?
- Мы, Ксения Макаровна, действуем согласно закону, - пояснил Гуляев. - Постановление вам было предъявлено, понятые тоже с ним ознакомлены...
Он подошел к платяному шкафу, стоящему у самой двери, и подергал запертую дверцу.
Борис начал обыск слева направо, Гуляев - справа налево. У окна они должны были встретиться.
Борису было проще: на его пути попадались незамысловатые вещи телевизор, тумбочка, этажерка. У телевизора он отвинтил заднюю стенку, чтоб видны были внутренности, повернул весь ящик к свету, пошарил рукой в пыли.
Ни о чем постороннем он сейчас не думал, он не умел думать о постороннем во время работы. Его вело чутье, как ведет оно собаку, взявшую след. Отличало же его сейчас от собаки, идущей по следу, отсутствие злобности. Он искал, вкладывая в это дело только свой опыт и логику, а эмоции его сейчас в деле были ни к чему.
Еще входя в эту комнату, он тотчас же стал прикидывать, с чего надо начинать, и как вести порученную ему работу, и какие именно трудности могут встретиться на его пути.
Борис сразу понял, что Гуляев, который был старшим в группе, возьмет себе правую сторону, а ему, Борису, даст левую.
По правую руку стоял трехстворчатый шкаф, в нем могло быть много добра, в особенности под бельем на полках. Но и левая не так уж очень плоха, есть, правда, одно маленькое затруднение - железная кровать, на которой сидит старуха. Еще хорошо, если она не парализованная, а просто так сидит, отдыхает. С парализованными бывает много мороки. Над головой ее висит икона, икону тоже придется посмотреть, в прошлом году у одного торгаша вытряхнули оттуда порядочно; между прочим, эти иконы довольно халтурно производят, серийно, что ли, наверное, тоже есть план - слеплены они на живую нитку.
Деловито и беззлобно, не вслушиваясь в то, что говорят в комнате, Борис осматривал домашние вещи заведующего овощным складом Лебедева В. Н., арестованного сегодня утром по месту работы.
Мысли Бориса не уходили дальше тех домашних вещей, которые он вертел в руках.
Здесь надо отвинтить, думал он, эту крышечку надо приподнять, а эту штуковину поставить на попа и постучать по ней, нет ли там двойного дна.
Сперва сделаем так, думал он неторопливо, а потом сделаем эдак.
У Гуляева не задалось с самого начала. Начинать надо было с платяного шкафа, а дверцы его были заперты на ключ. Нижние ящики тоже не поддавались. - Ключи у кого, девочка? - спросил он Любу. Она ничего не ответила, ожесточенно заплетая и расплетая свои косички.
- Я вас, Ксения Макаровна, по-хорошему прошу, - сказал Гуляев. Конечно, это для вас неприятное переживание, но постановление вам было зачитано в присутствии понятых, социалистической законности мы не нарушаем, а ключи вы должны мне вручить.
- Люди добрые, - сказала старуха, подняв на Гуляева размытые годами глаза. - Дождитесь вы, за ради Христа, Валерика. И ключи при нем, и сам разъяснит...