Взглянув на девушку, которая точно излучала свет, Хавер решила, что такая посетительница не может не порадовать дома, в который входит. На толстой женщине была какая-то пестрая одежда, напоминавшая халат; она была сильно накрашена. Девушка была одета в старое ситцевое поношенное платье, и Хавер приняла ее за служанку толстой барыни. Хотя девушке можно было дать не более девятнадцати-двадцати лет, глаза ее выражали грусть много пережившего, познавшего горе человека. Это была Гюльназ. Хавер пригласила посетительниц в комнату.
- Пфу, какая обшарпанная, противная комната! - произнесла, войдя, толстая женщина.
- В нашем доме было почти то же самое! - со вздохом отозвалась девушка, оглядев комнату. - Не было и тряпочки руки вытереть.
Эти слова еще больше укрепили расположение Хавер к девушке.
Толстая барыня встала и, упершись руками в бока, прошлась по комнате.
- Если захочешь, и у тебя будет все, что пожелаешь.
- Откуда, ханум? - удивилась Хавер. - Я очень бедна и несчастна.
- Раньше я была еще беднее и несчастнее, а теперь вот живу неплохо.
- Видно, у вас была опора, были близкие люди. А у меня никого нет. На всем белом свете только и есть, что маленький сын.
- Ведь ты хороша! Это и будет твоя опора в жизни! - с бесстыжей улыбкой проговорила накрашенная женщина.
Хавер смущенно опустила голову. Гюльназ, сидевшая на подоконнике, тоже потупилась.
- У нас уж судьба такая, - продолжала толстая барыня. - Это богатство даровал нам аллах. А когда лицо покроется морщинами, когда это, - барыня показала на свои щеки, - поблекнет, никто не захочет и смотреть на нас. Зарабатывай же красотой сейчас и откладывай, чтобы на старости лет не околеть, как собака, на улице.
Хавер, не поднимая головы, слушала, глотая слезы.
Вдруг она почувствовала прикосновение чьей-то руки.
Азад, положив ей руку на плечо, шептал:
- Мама, животик болит.
Гюльназ подошла к Азаду.
- Бедный мальчик, видно, голоден, - проговорила она с глубокой жалостью и поцеловала его. - Наш Аяз тоже был в таком возрасте... - И Гюльназ, притянув к себе мальчика, ласково обняла его.
Мальчик выронил фотографическую карточку, которую все еще держал в руках. Хавер рассеянно подняла ее. Глаза ее встретились с задумчивыми глазами Керимхана.
- Вот что, сестрица! - проговорила она решительно. - Я хоть и не знаю, кто вы, но от души жалею вас. Я останусь в этой лачужке, умру с голоду, но себя не продам.
Лицо Гюльназ вдруг отразило сильное волнение. Она не сводила глаз с карточки в руке Хавер.
- Можно посмотреть? - дрожащим голосом спросила она и, как бы испугавшись, что ей откажут, добавила: - Очень прошу!
- Пожалуйста! - ничего не понимая, сказала Хавер и протянула ей карточку.
Гюльназ даже зашаталась. Потом, задыхаясь, спросила, указывая на Фридуна:
- Это ваш знакомый?
- Он мне брат. Нет, больше, чем брат! - ответила Хавер и, вдруг вспомнив что-то, вскрикнула: - Девушка, ты не Гюльназ?
- Да, Гюльназ.
- Ах, если бы ты знала, как много говорил о тебе Фридун! Как много хорошего говорил!
Спрятав лицо на груди Хавер, Гюльназ заплакала. Потом она сбивчиво рассказала о своей трагической жизни и закончила рассказ горячим призывом:
- Не иди с нами, Хавер, не иди, сестра моя! Эту госпожу прислала к тебе Гамарбану-ханум. Она обещала каждой из нас по десять туманов, если удастся уговорить тебя. Не иди, умоляю тебя! Там ад, из которого нет выхода, нет спасения!.. Не иди!..
- А ты оставайся со мной, - предложила Хавер, ласково гладя Гюльназ. Будем жить вместе. И вместе умрем, если придется...
- Мне нет спасения! - покачивала головой Гюльназ. - Я ей задолжала сто туманов. Пока не заплачу, никуда не могу уйти.
Толстая женщина, выйдя во двор, молча поглядывала через открытую дверь на то, что происходит в комнате.