Заметив Фридуна, Муса протолкался к нему и шепнул на ухо:
- Сам барин приехал... Господин Хикмат Исфагани!
- А зачем он здесь? Чего бросил Тегеран и пожаловал сюда?
- Не знаю, говорят, с гостями на летнюю дачу прибыл. Выехал на прогулку, а тут неподалеку приказчик встретил его и притащил сюда.
- А тот, что рядом, - американец, - шепнул кто-то. - Говорят, он не бывал в Азербайджане, и вот господин привез его показать нашу страну и погулять в горах.
- Так оно и есть! - поддакнул еще один. - И приятно и полезно...
Фридун продвинулся поближе к господам. Он с любопытством разглядывал заплывшего жиром, тучного Хикмата Исфагани. Помещик, очевидно, чувствовал ненависть, таившуюся в молчаливой толпе, и старался запугать ее своим грозным видом: брови его были насуплены.
"Боится крестьян!" - мелькнуло в голове Фридуна.
Наконец Хикмат Исфагани прервал тяжелое молчание. Он говорил не спеша и явно вызывающе. Говорил он по-персидски, раздельно выговаривая каждое слово, как бы объявляя непреложный закон.
Крестьяне молчаливо переглядывались, вслушиваясь в чужую речь.
- Что изволил сказать господин? - раздался чей-то недоуменный вопрос. Объясни нам.
Приказчик нагнулся к уху Хикмата Исфагани и что-то зашептал.
Помещик поморщился и кивнул головой. Приказчик повернулся к толпе.
- Господин изволит говорить, что во имя совести и справедливости урожай должен быть поделен по их приказанию. Иначе никак невозможно. Одна пятая вам, а четыре пятых господину, ибо у господина расходов много. Налог государству надо платить, чиновникам надо давать, слуг надо содержать. Все они есть хотят. Поэтому урожай надо поделить на пять частей.
По рядам крестьян прокатился гул недовольства, с разных сторон донеслись голоса:
- А как же прежнее соглашение?
- А нашим детям землю жрать, что ли?
- Умрем, но свое возьмем! Две части из пяти!
Толпа зашевелилась. Расстояние между ней и господами стало уменьшаться. Видя раздражение, охватившее Хикмата Исфагани, жандармы стали оттеснять крестьян, подталкивая их прикладами.
- Спокойнее! - громко крикнул приказчик. - Ну и бараны!
- Ты бы лучше помолчал! - крикнул кто-то из толпы.
Как ни старался Мамед, поднимаясь на цыпочки, отыскать в толпе того, кто произнес эти слова, обнаружить смельчака ему не удалось.
Вдруг в толпе раздался крик:
- Пропустите, люди! Дайте дорогу!..
В этом голосе слышались волнение, гнев, жалоба.
Крестьяне невольно посторонились, пропуская того, кто требовал себе дорогу. И вдруг Фридун увидел дерзко ставшего перед помещиком дядю Мусу. Справа от него жались друг к другу трое его ребят, слева шестеро детей Гасанали.
- Господин, - проговорил он громко и поклонился Хикмату Исфагани до земли. - За тебя я отца отдам! Посмотри на этих детишек и пожалей нас. Вот, видишь, шеи, как стебель, а животы раздулись, что твой бурдюк. А отчего? От голода, от грязной воды! Во что они одеты, слава аллаху, сам изволишь видеть, - голыши! Пожалей нас!..
Мамед снова наклонился к уху Хикмата Исфагани, который, выслушав своего приказчика, крикнул:
- Тебе не стыдно, старик? Три года ты не платишь мне за воду, и я молчу. Так отвечаешь ты на добро?
- Господин, - взмолился Муса, - я жизнь за тебя отдам! Каждый год плачу, но никак не выплачу. Я плачу, а долг растет...
Помещик окинул его презрительным взглядом.
- Еще имеешь или это все? - спросил он, не скрывая своего отвращения, и кивнул на детей.
Муса не понял вопроса.
- Я не понял, что изволишь спрашивать?
- Господин спрашивает, - вмешался в разговор приказчик, - еще имеешь детей или это все?
- Кроме этих троих, есть еще дочка, - не понимая издевки, ответил Муса. - Девушка уже взрослая. Постеснялся привести сюда.
Губы Хикмата Исфагани скривились в презрительной усмешке:
- Мало, очень мало!.. Наглец. Досыта хлеба не имеет, а плодит, как щенят, без счета!..