Если Малек, Зигото, Пикратт, Бен Тёрпин[13] лирики, то их учитель Шарло моралист. Любят не за красивые глаза[14]! И Шарло можно любить или нет, но он умеет проучить и смешливых, и угрюмых. Вы хохочете, глядя на Шарло? Напрасно. Остаётесь серьёзным? Тоже зря. Берите пример с него самого, ведь каждый из нас в глубине души должен понимать, с каким пессимизмом взирает он на ту смехотворную жизнь, что мы ведём. Жизнь, которая забрасывает нас во Флориду, хотя мы мечтаем о Хиджазе[15], и в которой день насущный никогда не явит нам того идеального лица, что преследовало нас ночью.
1925Эротика
Одной из самых восхитительных составляющих кино и одной из причин той ненависти, что питают к нему глупцы, является эротика. Движения лучащихся во тьме мужчин и женщин не дают покоя нашей чувственности. В наших мечтах их плоть становится реальнее тел живых, и если на экране они отданы на милость самой бесповоротной судьбы, воображение чуткого зрителя затягивает их в чудотворное приключение, где возможно всё. По своему воздействию на наш разум кинематограф превзойдёт любой наркотик: никакой опий не сравнится с атмосферой такого параллельного сценария, когда присутствующие одновременно в мыслях и на экране события и поступки вспыхивают вдруг ослепительными точками соприкосновения этих двух миров.
Поцелуи всадниц на просторах саванн, мелькнувшее плечо танцовщицы, достойная проконсула могучая шея искателя приключений, белоснежная рука, тонкая и длинная, «скользящая к письму» или к револьверу, и особенно глаза, невыносимо прекрасные в таинственном мерцании проектора: в вас воплощается пропитывающая фильмы «любовь». Как кавалькада ковбоев выматывает зрителя, так и пульсирующая на экране жизнь до предела возбуждает воображение. Среди толпы персонажей, в одно мгновение перенесённой в царство трагического или сентиментального, любимыми станут те, кто впустит вас в свою жизнь, мужественные или слабые героини, соблазнительные убийцы! Сколько бы ни сговаривались старцы и евнухи, а кино ни подвергалось цензуре, невиданной и при Старом режиме, такие детали этим близоруким не разглядеть. Именно в эротике кинематографа следует искать сегодня разочарований, из которых состоит фальшивая жизнь большинства. Лучи проектора напоены самородной поэзией: её можно резать на золотые нимбы. Причудливее языков пламени Троицына дня, вентиляционные шахты поверх границ обращаются ко всем сердцам, приобщённым к грёзе. По всему свету пылкие взгляды сходятся на фигуре кинозвезды, вознесённой до неприступного величия богов, и сколь бы вульгарным и презренным ни был её земной образ, за дарованную нам иллюзию мы у неё в неоплатном долгу.
Именно устранившись, вопреки всему, от объективного отображения реальности, кино смогло ускользнуть от контроля своих опекунов. Преображая внешние элементы, оно формирует новое мироздание: так замедленная съёмка поединка Сики с Карпантье, по сути, воспроизводила движения страсти[16]