У меня перехватило дыхание.
Бог ты мой! Вот это да!
Мистер Каслман прекрасный писатель, спокойно продолжал Халонен, и всецело заслуживает этих почестей. Мы, в свою очередь, рады выбрать его победителем за пронзительную красоту его произведений и их непреходящую значимость в течение многих лет. Его карьера охватывает несколько десятилетий; за это время он значительно вырос как писатель, и нам было приятно за этим наблюдать. Каждый последующий роман становился более зрелым. Лично мне больше всего нравится «Пантомима» а все потому, что герои, Луис и Маргарет Стриклер, так похожи на меня и мою жену Пиппу. Они ошибаются и ведут себя, как реальные люди. Имейте в виду, миссис Каслман, добавил он, сегодня вам предстоит отбиваться от журналистов.
Я не кинозвезда, мистер Халонен, ответил Джо с параллельного телефона. Я пишу художественную прозу, а в Штатах это уже не котируется. У людей есть заботы поважнее.
Но Хельсинкская премия по литературе важная награда, возразил Халонен. Конечно, это не Нобелевка, неизбежно добавил он и смущенно хихикнул, выдав свой комплекс младшего брата, но пресса все равно активизируется. Увидите. Он продолжил рассказывать о премии, назвал умопомрачительную сумму, которая полагалась Джо, и сказал, что тому надо будет приехать в Хельсинки. Разумеется, мы и вас тоже ждем, миссис Каслман, спохватившись, добавил он. Официальное интервью у нас дома назначили на эту неделю; на следующей должен был зайти фотограф и отснять Джо перед поездкой в Финляндию. Но я вижу, мы вас разбудили, продолжил Халонен, не стану вас больше задерживать, спите дальше. Сегодня с вами свяжется наш младший секретарь. Халонен наверняка знал, что после звонка из комитета никто уже спать не ложится.
Мы попрощались, как старые друзья, и, когда повесили трубки, я бросилась в спальню и прыгнула на кровать рядом с Джо.
О боже, это все-таки произошло, сказала я. Ты был прав. Ты был прав! Я, кажется, сейчас в обморок упаду или меня стошнит.
До конца сомневался, окажусь ли прав, Джо прильнул ко мне. Это начало новой эры, Джоан.
Да, эры, когда ты станешь невыносимым, ответила я.
Он проигнорировал мои слова и ничего не ответил.
Что мне делать? наконец спросил он.
В каком смысле что тебе делать?
Что мне сейчас делать? повторил он растерянно, как ребенок.
Позвони Льву, сказала я. Он расскажет, что он делал. Посоветует, как себя вести, по каждому пункту. По шагам распишет. Но, думаю, тебе надо вести себя, как обычно. Ты же уже получал премии; это то же самое, только премия более престижная.
Спасибо, Джоан, тихо сказал он.
Нет, не надо. Не начинай. Я не вынесу.
Но надо же что-то сказать, возразил он.
Ничего нового ты не скажешь. И прошу, что бы ни случилось, не благодари меня, когда выйдешь на сцену большого зала в Хельсинки или где там состоится эта церемония.
Но я должен, сказал он, все так делают.
Не хочу быть многострадальной женой, резко ответила я. Ты же это понимаешь? Джо, ну представь, как бы ты себя почувствовал на моем месте.
А мы можем потом об этом поговорить? спросил он.
Да, ответила я, наверно.
Он крепко поцеловал меня в губы; после сна во рту у обоих было кисло. А потом он повел себя очень странно: медленно поднялся и встал на кровать, пошатываясь, выпрямился и, возвышаясь над спальней, оглядел ее с нового угла. Угол чуть изменился, но комната по-прежнему казалась обычной. Джо Каслман знал, что он особенный, но не настолько особенный, чтобы избежать быта. Быт окружал его со всех сторон, и так было всегда. Но теперь он мог уделять ему меньше внимания; мог разрешить себе существовать в другом мире, в параллельном измерении, где лауреаты крупных премий возлежали в шезлонгах, лакомились фигами в солнечных лучах и не думали ни о чем, кроме себя самих. Однако этому порыву нужно было воспротивиться; нельзя было позволить себе почивать на лаврах. Джо должен был издаваться дальше и продолжать писать, выдавая хорошие романы с прежним постоянством.
Ты зачем встал? спросила я, глядя на него.
Хочу попрыгать на кровати, ответил он. Как в детстве.
Я подумала о Дэвиде, Сюзанне и Элис, вспомнила, как взлетали их маленькие фигурки, развевались полы рубашек, как они визжали от радости, взмывая вверх. Почему дети любят прыгать? Может, это бесконечное кувыркание прыжки на кровати, качели на детской площадке действительно приятно? Не то что наше взрослое слепо предопределенное движение по прямой, вперед-назад, вверх-вниз?