" - "Могу ли я пригласить вас в кино?" - "На что?" - "А какая разница?" Она смеётся (ярко-пунцовые губы широко раздвигаются; голова запрокидывается назад, открывая нежное незащищённое горло - отчего меня опять бросает в жар). "Кстати, вечера ждать вовсе необязательно - я могу уйти с работы хоть сейчас." - "Может, тогда не в кино?... Сейчас самое пекло ..." - "Вы правы, лучше в парк."
Интересно устроен человеческий мозг: я не помню почти ничего из того, о чём мы с ней говорили - разве что отдельные, обрывочные фразы ... а вот ощущения врезались в память дословно, добуквенно - и, как мне сейчас кажется, навсегда. Например: мы выходим из НИИАНа - и по всем нашим чувствам ударяет жара. (Не только по осязанию, но и по остальным четырём тоже.) Мы собираемся переходить дорогу ... с замиранием сердца, я беру Риту за руку. Она вздрагивает и украдкой оглядывается (проверяя, можно ли нас увидеть из окон НИИАНа), но руку не отнимает. Я перехватываю её взгляд, она перехватывает мой ... мы синхронно улыбаемся. И вдруг мне становится ясно, что я могу её поцеловать - я наклоняюсь к её лицу. Она закрывает глаза (моё сердце вот-вот выпрыгнет из груди) ... но раздаётся сиреноподобный вой, и мы чудом выпрыгиваем из под колёс проносящегося мимо грузовика. "Не торопись. - еле слышно (в уличном шуме) выдыхает Рита, - У нас есть ... - она делает паузу, подбирая правильные слова, - ... вся оставшаяся жизнь." Сквозь густой загар на её лице я вижу, что она краснеет. Значение сказанного с трудом пробивается сквозь окутывающий меня дурман.
Следующий эпизод: мы идём, почти бежим, по набережной Москвы-реки вглубь Парка Горького. На моих губах рдеют невидимые никому, кроме Риты, отпечатки её поцелуев; на её грудях, под кружевным лифчиком рдеют невидимые никому, кроме меня, отпечатки моих ладоней. Раскалённый асфальт проминается под ногами, в лицо бьёт знойный июньский ветер, липы яростно шелестят пыльными листьями и с завистью заглядывают в мутные воды Москвы-реки. В висках у меня стучат отбойные молотки ... я едва соображаю, куда мы направляемся (или, вернее, куда я тащу Риту), - а вслух нудно проклинаю припёршегося в облюбованную нами беседку пенсионера. Рита молчит и, кажется, о чём-то думает. Вдруг я - неожиданно для самого себя - резко останавливаюсь ... несколько долгих секунд мы смотрим друг другу в горячечные лица. "Пойдём ко мне домой ..." - наполовину спрашиваю, наполовину утверждаю я. "Пойдём." Смысл сказанного постепенно пробивается в моё сознание сквозь удары пульса ... я поворачиваюсь и тащу Риту назад к выходу из парка.
Вихрем проносятся: несколько остановок на троллейбусе, несколько остановок на метро. Перед моими глазами - в обрамлении непрерывно меняющихся посторонних физиономий - Рита. Мы почти не разговариваем. Я наблюдаю за стремительной, как ртуть, сменой выражений на её (обращённом сейчас внутрь) лице и стараюсь угадать, о чём она думает. Отсутствующее выражение ... затем нахмуренные брови ... затем просветление (это - её глаза останавливаются на мне) ... тут же испуганный взгляд куда-то вбок ... Из-под сарафана на её правом плече выглядывает брителька лифчика ... я мысленно достраиваю его целиком, потом закрываю глаза и рисую в воображении части ритиного тела, заполняющие этот предмет туалета ... "Игорёк! громовой раскат ласкового шёпота бьёт меня по барабанным перепонкам, - У меня останутся на руке синяки ..." Я вздрагиваю и отпускаю её запястье ... "Извини, малышка."
Затем: мы едем на эскалаторе, Рита - лицом ко мне и на одну ступеньку выше - так, что наши глаза находятся на одном и том же уровне. Её ладони у меня на плечах, мои ладони - на её бёдрах (именно на бёдрах, а не на талии) ... сквозь свободную и прохладную ткань сарафана ощущаю горячее гладкое тело.
Следующее воспоминание: мы едем в кабине лифта и целуемся - Рита слабо сжимает мои руки, как бы не давая им воли ... но при этом знает, что я в любой момент могу освободиться.