«Весна морозная ломала льды»
Весна морозная ломала льды
Своими почками, как спичками, колдуя
Над фитилем свечи. Да не приду я
Туда, где легкой на подъем, грузили палачи
Свои грехи, обломки льдов души,
Нежданно отмороженной в остуде.
Любовь пылала под забором судий,
Сжигая тень преград и все карандаши
Из детства, там за краски Бойся-бой
Воинственно кричал, напоминая
О том, что всех лишит и праздников и мая,
и все от страха прятались под плит
громады, чтобы там спастись.
И пели там, под плитами, о маме
И солнце,
пусть всегда поднимет высь,
Болота осушая в нищей яме.
Там лгушки прятались в корабль из бумаг,
И мы не знали о их блудодействах,
И тонкие лучи крапленых шпаг
Нам открывали смысл фарисейства,
И с ним боролись души и тела,
Отдав природе право утвердиться
И сделать очень важные дела,
Дающие просвет в глазах и лицах.
О правде
Невозможно догнать крокодила
И заставить его стать совой.
Невозможны зиянья могилы
Пустоты, нищеты мозговой.
Обездвиженность самосознанья
Разрывает плакат бытия.
Снеговеют цветы созиданья
Рядом с пропастью сила твоя.
Вечно помни, ты медленный путник,
Ты печали пустынный двойник.
Круговое движение будней
Заломило твой сдавленный крик.
Суслик совесть появится ночью
И прирежет, как ушлый бандит.
Нет пощады разломами почвы
Поле гнева на правду гудит.
Правда с юмором только в приправке
Не послужит причиной обид.
Хочешь дольше прожить береги
Ее стойкий кошмарик в затравке.
«Лягушатник для вылетов он возможен, »
Лягушатник для вылетов он возможен,
Крылья ввысь несут всегда без предела,
Остудив коварные муки тела,
Вопреки задрав и лица, и рожи.
Всё дымится кучка людей-растений
В суете мирской посреди растлений,
И ныряют бабочки от экстаза,
Но влипают в трясину салатного таза.
Чавкнет помирающий напоследок,
Здесь культурны более помидоры,
Чем носители интеллекта, поры
Засорившие слякотной грязью бреда.
Ты, родившийся только что, сразу в крылья
И лети мимо засранности и скотча,
Как летят постишата, враги унынья,
На орнамент земли, иногда и склочной.
Дождь
Какой престранно голосистый дождь
Ваяет стебли замерших тюльпанов
И прибегает в кровь мою, как нож,
Отломленный клинок в плену обманов.
Пока злодейства тли терзают ветвь
Сквозь пчёл и листья яблоки наружу.
Какой пронзительно шикарный блеф
Услышать вдруг признаний розы в стужу,
Когда душа вся инеем зашлась,
Последние цветы в бутонах мёрзнут
Звезда любви нежданная зажглась,
Молитвенную оживила грёзу.
И наводненья моющих дождей
Крупицы золотые намывают,
И бережные руки площадей
По голубиным крыльям отливают
И знаки святости, и знаки нот,
Сердец переплетённых боль и звуки,
Цепочки мыслей, кирпичи науки,
Камней души по тёмным клеткам ход.
«Полжизни пробуем тональность в адской тьме»
Полжизни пробуем тональность в адской тьме.
Шептал паук: «Сольемся, дорогая!
К твоим ногам я мошек возлагаю,
Вью паутину на твоем окне
И днем увидишь, как старался я,
Как трепетал при мысли, в твое имя
вложил смысл жизни.
Да роди ж мне сына!»
Слова сгорели в жизненном огне.
Остался сын.
Тьма рваных паутин
Посмешище, судьба у декораций
Не так завидна, как букет оваций
И славы искрометный палантин.
Дешевка рвет на декорации людей.
Чужой судьбой, как ширмой прикрываясь,
Переводя на жертву негатив.
Дай кукловоду нить и без затей
Ты в паутине, так же твоя завязь
Мечты и чаянья, твой жизненный курсив.
И ты не сделал вовсе ничего,
Всё погребли хапужеские грабли,
И сцена паперть на исходе лет,
Не интересны потасовки, нет,
Фантазий благодетельные цапли
Скребутся в белошвейный твой челнок.
И ты не сделал в жизни ничего