Женщина соединила руки новобрачных и отправила их в отведённую во дворце комнату. Только оказавшись там, Владимир смог второй раз увидеть лицо теперь уже жены. Ирина была прекрасна. На фоне тёмных волос её белая кожа блестела, как перламутр внутренней части морской ракушки. Глаза, тоже тёмные, искрились на этом лице волшебными ягодами. Прикоснувшись к ним губами, русский мужчина навсегда вкусил яд любви.
Уже на следующее утро молодые сели на корабль и покинули Константинополь, вспоминая его все две недели, что плыли они до Хаджибея. Сойдя на сушу в крепостном поселении татар, расположенном там, где Дунай впадает в Чёрное море, первым делом посланник падишаха отправился в Сучаву.
Завидев крест в руках бывшего кузнеца, Стефан лишился дара. Он отдал Владимиру настоящую святыню вместе с подделкой и написал Сулейману, что кается в содеянном. Он пробовал искупить вину и, щедро заплатив, приказал Владимиру отвезти обе святыне сыну Андрея Старицкого, всё ещё заложника. Он верил, что, сняв чужой крест, спасёт себя. Но ровно через месяц после встречи с русским великий господарь молдавский Стефан V, прозванный Лакуста (саранча), был убит. Владимир и Ирина узнали об этом, уже в Киеве.
9. Россия. 15421569. Владимир Старицкий
Путь бывшего кузнеца Владимира домой был долог из-за внезапной болезни Ирины. Отвыкнув от холодных зим, в Киеве женщина сильно простыла и слегла. Священник из Печорской лавры, имя которого называл мулла в Константинополе, схоронив у себя на время кресты, поселил путников в своём доме и посоветовал переждать зиму. Однако ждать молодожёнам пришлось больше года; Ирина слишком ослабшая, вряд ли бы выдержала путь. Владимир не торопился вернуться в родной город ещё и потому, что всё это время присматривался к родичам. И чем больше видел, тем меньше принимал. В Константинополе на улицах приветствовали друг друга даже малознакомые люди, и каждый желал при встрече здоровья Аллаху, тебе и твоим ближним, приглашал войти в дом, делился с гостем куском. В Малороссии и на Руси даже соседи были часто молчаливы и неулыбчивы, избы людей открывались для чужих и даже своих лишь в дни родин или похорон, за стол пришлых не усаживали.
Весной 1942 года Владимир и Ирина всё же добрались до Опочки. Почти двадцать лет мужчина не был на родине, но город мало изменился за это время. Дом брата он нашёл всё на той же пристани. За годы Николай стал знатным купцом. Не сразу признал он Владимира: когда-то тот был высоким, теперь стал ещё и могучим. Половину лица его скрывала отныне светлая борода, как и полагалось почтенным мужам, кудри спускались до плеч, широкие кисти рук, как якоря, выпадали из рукавов дорогой накидки.
Здрав буди, хозяин! прорычал путник, непривычно складывая рот. До сих пор им с женой привычнее было говорить на турецком.
Ты ли, брат? удивился Николай, не торопясь распахнуть объятия. Прошло семь лет с тех пор, как Владимир, некогда кузнец из Опочки, вернулся из Константинополя на родину. Дом, где они жили когда-то с братом, сгорел в городском пожарище, и Николай перебрался в бывшую кузню на берегу реки, ближе к порту, а значит к воде. На этом месте он заново отстроил избу, не большую-не малую, как раз в пору ему и жене. Более пяти лет брака с полячкой, пленённой кем-то из проходящих через Опочку воевод да брошенной из-за немощи, потомством не порадовали.
Я, коротко ответил бывший кузнец, удивляясь, что его держат на пороге.
Значит, здравствуй! Кто это с тобой? кивнул хозяин за спину брату. Владимир обернулся, вывел на показ жену:
Ирина. Знакомься.
Жена или девка?
Жена. Мне её сосватал сам падишах Сулейман, да будут благословенны его дни! он обмыл руками лицо.
Николай словно очнулся:
Так проходите же в избу! Вы, небось, устали?
Полтора года в пути.
Почему так долго?
Ты про то вот так сразу знать желаешь? впервые показал характер младший брат. Старший засуетился, кликнул супругу.
Алиция, собери на стол! шумнул он. Женщина, недовольная нагрянувшими незнакомцами, пробурчала:
Нэчем потшэват. Только молоко йешт и каша.
Муж оглянулся, вскинул бровь:
Я что тебе сказал? Брат это мой. Единоутробный. Из Царь-города прибыл. Иди за петухом, пировать будем.
Владимир, ощутив себя неловко, остановил:
Не нужно, Николай. Хватит нам молока и каши. Баню ещё бы истопить, помыться с дороги перед вечерней зарёй.