У нее солнце отсвечивает в глазах, заметил Петер. Может, бог даст, переможем болезнь.
Он присел на стул рядом с кроватью и наклонился.
Давай-ка я посмотрю тебя, девочка.
Некоторое время Николаи осматривал свою пациентку, пытаясь поймать мельчайшие изменения в течение болезни, но ничего обнадеживающего не находил.
Вы не боитесь? вдруг спросила Джулия. Вы не боитесь заразиться этой страшной хворью.
Петер вздрогнул. Вопрос поставил его в тупик, и он не знал, что ответить. Понимая опасность своей работы, возможность заразиться, он никогда, никогда его сам себе не задавал.
А я боюсь, не дождавшись его ответа, сказала Джулия. Боюсь, что заражу Вас и потеряю. Я себе этого никогда не прощу.
Милая моя девочка, не думай о старике. Думай о своем здоровье, поперхнувшись, сказал Петер, тронутый ее словами.
Я чувствую, чувствую, все будет хорошо. Вы рядом, и мне поможете.
Конечно. Иначе быть не может, за спиной доктора, как можно мягче своим грубым голосом пророкотала Магда, входя с подносом.
Магда, Магда, мне бы твою уверенность, Николаи задумчиво посмотрел на Джулию.
Я не хочу, сморщила она носик, глядя на заставленный едой поднос.
Надо, девочка, надо. Понимаю, что не очень хочется, но у голодной сил не будет бороться с клятой болячкой, поймав ее взгляд добавила Магда.
Петер поднялся, освободив ей место на стуле. Но она присела прямо на кровать, поставила перед Джулией поднос на ножках и стала ее кормить.
Давай, деточка, давай! она подносила Джулии полную ложку ко рту и добавляла, когда та опустеет. Вот молодец! Мы силушки наберемся и с болезнью разберемся.
У Магды появился талант к стихосложению, слушая ее, подумал лекарь.
Через полчаса Магда, накормив Джулию, вышла из комнаты. Петер, делая вид, что погружен в важные размышления, сидел в сторонке, склонив голову, искоса поглядывал на девочку. Солнечный лучик перестал метаться, словно котенок, пристроившись на ее одеяле. Джулия, удивленно его разглядывая, задумчиво улыбнулась.
Какой же она еще ребенок, подумал Николаи. Полуженщина, полудитя.
* * *Колька оторвался от ствола старого пожелтевшего клена, у которого топтал траву битый час и, пнув подвернувшийся под ноги камень, решительно двинулся к подъезду примыкающего к парку торцевой стеной трехэтажного кирпичного дома. На полпути остановился, некоторое время постоял на месте, переминаясь с ноги на ногу и о чем-то раздумывая, потом повернул назад и почти бегом вернулся обратно.
Трус! Трус несчастный, обругал он себя.
А что я ей скажу? уже в следующее мгновение спросил себя Николай, и, прижавшись спиной к шершавому стволу дерева, сполз вниз, опустившись на корточки. Что я не верю что мужа скоро обязательно выпустят? Его просто оболгали? Разве ее это успокоит?
В лихорадочный поток мыслей неожиданно прорвалась одна, неприятная, от которой сразу в горле пересохло, тут же, подавив собой остальные, заполнила собой мозг.
Подонок Юрьич! Колька зло выругался. Отца в школу Как мне ему объяснить, за что его вызывают?
Он представил себе разговор Петрашова старшего с директором. Да, Кольку после этого разговора батя по головке не погладит.
Может и лещей отвесить, покачал головой Николай. Хотя нет, обойдется. Расскажу ему все как было. Поймет. Батя человек справедливый.
Занятый своими мыслями, Петрашов не заметил, как навалились сумерки. На втором этаже на кухне в квартире Юлии Александровны зажегся свет.
Ранней весной, в начале марта, девчонки уговорили его и Димку Сухова составить им компанию, проведать заболевшую классную, заодно и поздравить ее с праздником восьмого марта. С цветами, пряниками и нехитрыми конфетами они завалились гомонящей ватагой в квартиру учительницы, поначалу ужасно напугав домработницу Глашу. Но замешательство и испуг ее через пару мгновений прошли, когда она поняла, кто перед ней и зачем пришли. Она проводила ребят в комнату больной и подхватилась бегом на кухню стряпать для гостей пирог.
Юлия Александровна, бледная, похудевшая, с темными кругами под глазами, отчего те казались больше и ярче, полулежала в кровати с маленькой книжечкой в руках, обложенная подушками и закутанная в одеяло. Увидев ребят, она улыбнулась. Николай тогда заметил, улыбка у «классной» искренняя, доверчивая, беззащитная, как у детей. Он смотрел на Юлию, окруживших ее девчонок и удивленно поймал себя на мысли, что она даже в таком болезненном виде очень красива, и если и выглядит старше его одноклассниц, то на года на два-три, и уж никак не на десять лет. В тот день и влюбился Колька Петрашов в свою классную руководительницу Юлию Александровну.