Пожалуй. Попросите родственников, пусть они принесут вам достинекс.
Я не помню всего, что ещё говорили врачи. Помню только, что заведующая сказала, что в реанимации можно покрестить детей нормально, а не как я сделала. Это означало по полному чину.
Меня, как и в прошлый раз, отправили в реанимацию, пообещав, что утром переведут в послеродовое отделение, если всё будет хорошо. Я как-то даже расслабилась, подумала, что всё самое страшное позади. Но не тут-то было.
Переливание крови (гемотрансфузия)
ПИТ палата интенсивной терапии. Она же реанимация для взрослых. Сюда попадали все после кесарева сечения и такие, как я.
Попав сюда, я тут же позвонила мужу, рассказала, как всё прошло. На меня, конечно, зашикали со всех сторон, что разговаривать по телефону нельзя. Подключили ко мне, как и в прошлый раз, монитор, накрыли одеялом, продавили матку. Кровь, которую я теряла, врачи специально измеряли, чтоб не проглядеть массивное кровотечение. Меня попросили снять рубашку, в которой я рожала. Вообще роженицы в реанимации лежали голые, прикрытые простынёй. Никогда так не приходилось мне ещё лежать в роддоме, и потому казалось очень унизительным.
Полночь. Мне приносят на подпись бумажку о переливании крови. Я смотрю на неё и думаю: неужели всё так плохо? Анестезиолог мне любезно разъяснила, что гемоглобин у меня низкий и обязательно надо сделать переливание эритроцитарной массы, а то я, мол, у них вся вытеку.
А я так устала. Боже, дай мне сил.
В переливании я не видела ничего опасного и страшного, поскольку никогда не сталкивалась с этим лично. Теоретические знания по этому вопросу, оставшиеся в малом количестве ещё со студенчества в моей голове, склоняли меня во всём слушаться медперсонал. Мелькнула мысль позвонить кому-нибудь. Но в такой поздний час совесть не позволила никого беспокоить. Да и вопрос вроде бы не стоил того.
Я подписала согласие на переливание. Принесли кровь, стали её нагревать. И тут одна медсестра стала почему-то на меня ругаться, как будто я отказывалась от переливания. Что-то там про Европу говорила и каких-то женщин, которые отказались от переливания. Я молча это слушала. Анестезиолог стала защищать меня, сказала, что вообще-то я согласилась на переливание, и чего зря ругаться.
Позже оказалось, что эта анестезиолог была верующей католичкой, и мой поступок привёл её в восторг. Она рассказывала пришедшей медсестре о том, как я сама крестила своих детей, с таким восхищением, что я поняла, что этот случай скоро будет известен во всём роддоме. Не могу сказать, что я этому была рада, скорее наоборот, поскольку у атеистов, коих было большинство в этом учреждении, это могло вызвать только непонимание и раздражение.
Сейчас я схожу за Гошей, и можно начинать переливание, сказала анестезиолог. Гоша (врач) был очень недоволен, что ему не дали поспать. А медсёстры были очень недовольны, что врач не выполняет своих обязанностей. Поскольку врач обязан присутствовать при переливании крови.
Они, имелось в виду врачи, видите ли, привыкли, что мы всегда сами делаем переливание, возмущалась медсестра, пускай-ка выполняют свою работу.
А если не согласен, пусть идёт к главному врачу! Почему на нас всегда жалуются? Я возьму и тоже пожалуюсь на него! негодовала другая.
Тут я некстати решила спросить и без того злого врача, насколько необходимо переливание.
А я вообще не врач, я маляр. Я ничего не знаю, сказал он и вышел из ПИТа.
Вскоре врачи приступили к гемотрансфузии.
Говорите все ваши ощущения, попросила анестезиолог.
Я чувствую жжение в месте, где вставлен катетер, сказала я, сразу ощутив неприятное жжение.
Первые десять миллилитров перелили, по правилам проведения биологической пробы переливание необходимо приостановить для наблюдения за реакцией пациента. Останавливаем переливание? спросил врач-маляр.
Зачем? с изумлением посмотрела на него анестезиолог, которая была старше его как минимум лет на десять. Не надо останавливать. Переливай по чуть-чуть дальше. Гоша, если хочешь, я могу посидеть с ней, а ты иди спи.
Ну уж нет! Теперь-то я досижу до конца, со злостью ответил он.
Анестезиолог ушла. Остались медсёстры и врач.
Минут через пять мне начало плохеть. Голова заболела, и меня опять начало трясти. Я сказала об этом медсёстрам, и они укрыли меня электроодеялом с подогревом. Тут я поняла, что чем больше перелитой крови, тем мне хуже. То же самое было и в родблоке, но там я ещё не была уверена, что это реакция на гемотрансфузию. Теперь же у меня сомнений не осталось.