Стакан красного и будет как новенькая!
Люди не расходный материал, Александр Николаевич.
Пить!
Соня же в себя пришла! вскочил Белозерский.
Тут как тут объявилась Матрёна Ивановна, прошипевшая что-то вроде:
Мужики дубовые, бояре липовые, девку увидали, про дела позабывали!
Но уточнять, то ли она сказала, никто бы не рискнул. Матрёна уже поила очнувшуюся Соню.
Всё, милая! Хватит, родная! По чуть-чуть, как лекарство.
Поняв, что девочка в надёжных руках, Кравченко занялся Асей. Привёл в чувство, усадил на стул, проверил пульс и реакцию зрачков. Только после этого позволил себе высказать молодому ординатору по возможности нейтральным тоном, что давалось нелегко, да не особо и вышло:
Врач это многозадачность!
Маленькая Соня негромко позвала:
Дядя Володя!
Он немедленно подошёл к ней, прежде сердито указав Белозерскому взглядом на Асю. Александр Николаевич тут же принялся хлопотать о сестре милосердия, так бессовестно им позабытой в сражении за маленькую жизнь.
Она знает нашего фельдшера? тихо уточнил он у Аси.
Конечно! Профессор Хохлов очень дружен с господином Кравченко. Бывает у него в доме запросто, и в доме его сестры, это все знают.
Ася смотрела на Александра Николаевича с удивлением. Казалось бы, с его наблюдательностью и пытливостью, он не мог не знать общеизвестного. Но он не знал. Он не слышал даже слишком громкого, потому что у него был весьма избирательный слух, и самый главный объект интереса он сам.
Барчонок горя не вкусит, пока своя вошь не укусит! прошипела старшая сестра милосердия, и маленькая Сонечка отчего-то улыбнулась. Возможно, уютной Матрёне. Вероятно, дяде Володе, близкому, родному, с которым всегда безмятежно, пусть и редко она с ним виделась, но очень любила. Или же безотчётно улыбнулась жизни, не осознавая, что побывала на свидании со смертью. Соня пошевелилась, её тут же пронзила боль и страшное беспокойство. Она захныкала:
Где мама? Где папочка? Где дядя Алёша? И где Пуня?
Сонечка чрезвычайно разволновалась. В особенности из-за неведомой Пуни, а рыдать ей позволить было никак нельзя, равно и переживать, потому ей в водичку капнули опия, и девочка уснула, не выпуская из цепких пальчиков ладонь дяди Володи.
Я помогу Концевичу! Ой! Асе вина и чаю!
Идите уже, Александр Николаевич! Я со всем разберусь! скомандовала Матрёна Ивановна.
Это не было нарушением субординации. Не родилась ещё на свет та старшая сестра милосердия, которой бы не было дано право командовать молодыми ординаторами.
Сообщите Хохлову! напутствовал его Владимир Сергеевич.
Не то ещё и это забудет, разбираясь со своими чувствами.
С этого станется, хотя он и неплох как врач. И как человек. Может, и права народная мудрость: вшей ему не хватает. Откуда в особняке вшам взяться?!
Глава X
Вкурительной комнате особняка Белозерских царила та прекрасная атмосфера, которая случается не от внешней роскоши, но от внутреннего сродства. Вера Игнатьевна забралась на диванчик с ногами, напротив неё, в кресле, сидел Николай Александрович. В руках у них было по бокалу прекрасного коньяка. Они курили. И даже молчать вместе было комфортно, что случается настолько редко между людьми, что и сравнить не с чем.
Догорали дрова в камине, дворецкий поворошил золу кочергой.
Василий Андреевич! Ты иди, брат! Я ещё способен кофе налить и очаг обслужить, ежели будет надо!
Хозяин говорил как можно мягче, но скрытое раздражение, подавляемое последние полчаса, всё равно прорывалось. Батлер распрямился, бросил выразительный взгляд на барина, подчёркнуто поклонился и вышел, чеканя шаг. Его прямая широкая спина была самоё воплощение незаслуженной обиды. Николай Александрович почувствовал себя неловко и бросил вслед Василию покаянный взгляд. В некотором смысле почтенный господин был рабом собственного слуги. Вера улыбнулась.
Любопытен, дьявол! усмехнулся Белозерский. Но предан, как сто тысяч чертей! Он Сашке и мамка был, и нянька, и дядька.
Где ваша жена?
Где все ангелы. На небесах.
Николай Александрович привычно перекрестился. Смерть жены давно перестала быть трагедией. Раны, мнилось временами, зарубцевались. Не больше раза в год он вскакивал по ночам в поту, в ярости, с желанием задушить комок плоти размером с кошку, убивший свою мать и растоптавший его жизнь. После таких кошмаров первым чувством было покаяние. Но не перед некогда страстно любимой женщиной, которая за четверть века успела стать образом, а перед сыном, который за двадцать пять лет стал красивым умным мужчиной, его продолжением.