Неужели он так завелся из‑за этого провала в памяти, потому что его не устраивает простое объяснение – «напился и забыл»? Или его беспокоит то, что он мог говорить или делать в те стершиеся из памяти два часа? Почему? Тревога казалась ему такой же абсурдной, как беспокойство из‑за слов, произнесенных во сне. Что еще он мог делать, если не шататься с окровавленным лицом, падать, засыпать, снова карабкаться по тропе на четвереньках? Ничего другого он делать не мог. Но насекомое жужжало. Хотело его «достать» или причина все‑таки есть?
От забытых двух часов у него осталась не картинка, но ощущение. Он наконец сформулировал его: насилие. Может, так он воспринял удар ветки? Но с чего бы ему злиться на ветку – она‑то не пила?
Этот враг был пассивным и трезвым. Можно ли сказать, что ветка осуществила над ним насилие? Или он над ней?
Он не пошел к себе, а присел на угол стола Данглара и бросил смятый стаканчик в урну.
– Данглар, у меня внутри поселилось насекомое.
– Да? – Данглар осторожничал, не зная, чего ждать.
– То воскресенье, двадцать шестого октября, – медленно продолжил Адамберг, – помните тот вечер, комиссар, когда вы обозвали меня законченным кретином?
Капитан кивнул: он был готов к столкновению. Похоже, Адамберг собрался вывалить ему на голову мешок с дерьмом, как говорили в ККЖ, и очень тяжелый мешок. Но разговор принял совсем другой оборот. Комиссар, как обычно, застал его врасплох.
– В тот вечер я наткнулся на ветку на тропе. Удар был резким и сильным. Вы это знаете.
Данглар снова кивнул. Синяк на лбу, намазанный желтым снадобьем Жинетты, был все еще хорошо заметен.
– Но вы не знаете, что после нашего разговора я пошел прямо в «Шлюз» с намерением напиться. Чем старательно и занимался, пока крепыш бармен не выкинул меня на улицу. Я достал его рассказами о бабушке.
Данглар в очередной раз кивнул, не понимая, к чему ведет Адамберг.
– Выйдя на тропу, я шатался от дерева к дереву, вот и не смог увернуться от ветки.
– Понимаю.
– Не знаете вы и того, что столкновение произошло в одиннадцать вечера, не позднее. Я прошел около половины пути, возможно, был недалеко от делянки. Там, где выращивают маленькие клены.
– Ясно, – сказал Данглар, ни за что на свете не потащившийся бы по этой дикой и грязной тропинке.
– Очнувшись, я дотащился до здания. Сказал охраннику, что произошла потасовка между полицейскими и бандитами.
– Что вас смущает? Пьянка?
Адамберг медленно покачал головой.
– Вам не известно, что между веткой и пробуждением прошло два с половиной часа. Охранник сказал мне время. Два с половиной часа на дорогу, которую при нормальных обстоятельствах я одолел бы за полчаса.
– Так, – бесцветным голосом произнес Данглар. – Маршрут оказался непростым.
Адамберг наклонился к нему.
– И я ничего об этом не помню, – отчеканил он. – Ничего. Ни картинки, ни звука. Два с половиной часа на тропе, и я о них ничего не знаю. Абсолютный пробел. А ведь было минус двенадцать. Я не мог оставаться без сознания два часа, я бы замерз.
– Шок, – предположил Данглар. – Ветка.
– Травмы черепа не было. Жинетта проверяла.
– Алкоголь? – мягко предположил капитан.
– Разумеется. Потому я у вас и консультируюсь.
Данглар выпрямился: игра перешла на его поле, ссоры, слава богу, удалось избежать.
– Что вы пили? Можете вспомнить?
– Я помню все, что было до ветки. Три виски, четыре бокала вина и хорошая порция коньяку.
– Недурная смесь и количество серьезное. Но не смертельное. Правда, ваш организм к такому не привык, надо это учесть.