– Старый индеец, – повторил Адамберг. – Где этот старый индеец?
– В Сент‑Агат‑Де‑Мон. Он алгонкин, потомок утауэ. Он знает. Я ждала и дождалась тебя.
– Господи, Ноэлла, но ты же не веришь в эти бредни?
– Ты, – Ноэлла ткнула пальцем в Адамберга, – ты любишь меня, как я люблю тебя.
Совсем сумасшедшая. Лалиберте прав. Это была ловушка – одинокая девушка на тропинке на заре.
– Ноэлла, – сказал он, вставая, – я очень хорошо к тебе отношусь, но я тебя не люблю, прости. Я женат и люблю свою жену.
– Ты врешь. У тебя нет жены. Старый Шави мне так сказал. И ты меня любишь.
– Нет, Ноэлла. Мы знаем друг друга шесть дней. Ты грустила из‑за разрыва с другом, я был один. Вот и все. Конец истории. Мне очень жаль.
– Никакой это не конец, все только начинается и будет длиться вечно. Там. – Девушка показал на свой живот.
– Что – там?
– Там, – спокойно повторила Ноэлла. – Наш ребенок.
– Ты врешь, – глухо возразил Адамберг. – Ты не можешь этого знать.
– Могу. Тест дает ответ через три дня. И Шави мне сказал, что у меня будет от тебя ребенок.
– Неправда.
– Правда. И ты не бросишь Ноэллу, которая тебя любит и носит твоего ребенка.
Взгляд Адамберга инстинктивно метнулся к окну. Он поднял раму и выпрыгнул на дорогу.
– До вторника, – крикнула вслед Ноэлла.
Адамберг вернулся на велосипедную дорожку и бежал всю дорогу до дома. Тяжело дыша, он вскочил в машину и поехал в сторону леса, круто поворачивая на грунтовых дорогах, ведя слишком быстро.Притормозив перед кафешкой, купил пива и кусок пиццы. Он проглотил еду, как медведь, сидя на корне на опушке леса. Его загнали в ловушку. Ему негде спрятаться от этой полубезумной девки, взявшей его за горло. Он уже представлял, как она появляется во вторник в аэропорту и поселяется у него в Париже. Он должен был знать, понять, увидев, как она сидит на камне, такая странная и прямая как струна, что ее мозг болен. Он избегал ее с первой встречи, но проклятый квинтет швырнул его, как последнего болвана, в объятия спрута.
Мысль об ужине и холодный вечерний воздух вдохнули в него новые силы. Испуг превратился в ярость. Какого черта, никто не имеет права заманивать другого в ловушку. Он выбросит ее из самолета или швырнет в Сену в Париже.
Однако, подумал Адамберг, что‑то он слишком часто приходит в ярость в последнее время, слишком многих ему хочется раздавить или убить. Фавр, Трезубец, Данглар, новоявленный отец, а теперь вот еще и девчонка. Как сказал бы Санкартье, он теряет голову. Все симптомы налицо – и убийственные приступы ярости, и даже эти облака, которые ему впервые расхотелось разглядывать. Вышедший из гроба мертвец, вилы, медвежьи когти, злые озера давили на психику, казалось, он сам в каком‑то черном облаке. Да, возможно, у него слетает резьба.
Адамберг устало вернулся в номер, чувствуя себя то ли преступником, то ли человеком, собственноручно загнавшим себя в угол.
Вуазне вместе с Фруасси и Ретанкур рванули на озеро Пинк, еще двое отправились обследовать бары Монреаля и увели с собой совестливого Жюстена, Данглар возмещал недосып, а Адамберг, говоря военным языком, весь уикенд «скрытно передвигался». Ему всегда было хорошо на природе – исключение составляло мрачное озеро, – и он предпочел не торчать в комнате, где могла появиться Ноэлла. Он ускользнул на заре, когда все еще спали, и поехал на озеро Мич.
Он провел там много часов, бродя по деревянным мостикам, обходя берега и погружая руки по локти в снег. Он счел за лучшее не возвращаться в Халл и заночевал в таверне Маниваки, молясь, чтобы шаман Шави не появился в его комнате и не притащил с собой свою последовательницу‑фантазерку.