Сначала‑то он согласился, но теперь, по‑моему, решил дать задний ход. Ну, заставлять мы никого не можем.
Адамберг оставил Лалиберте с его пробирочными заботами и поехал прямо к реке.
Насладившись шумом волн Утауэ, он свернул на перевалочную тропу, чтобы добраться до центра города. Если он правильно понял топографию, дорога должна была вывести его к большому мосту у водопада Шодьер. Оттуда до центра было четверть часа пешком. Каменистую дорожку отделяла от велосипедной полоска леса, заслонявшая свет. Адамберг одолжил фонарик у Ретанкур – только она догадалась взять с собой нужное оборудование – и худо‑бедно справлялся, обогнув маленькое озеро и уворачиваясь от нижних веток. Дойдя до конца тропы, он уже не чувствовал холода. Чугунный мост, огромное решетчатое сооружение, показался ему перекинутой через Утауэ Эйфелевой башней, только в три раза выше парижской.
Бретонская блинная в центре города силилась напоминать посетителям родину предков хозяина – на стенах висели сети, бакены, сушеная рыба. И трезубец. Адамберг замер, глядя на нацеленные на пего острия. Морской трезубец, гарпун Нептуна, с тремя тонкими зубьями с крючками на конце. Он сильно отличался от его «личного» трезубца – крестьянских вил, тяжелых и прочных, земляного трезубца, если можно так сказать. Ведь говорят же: земляной червь и земляная жаба. Они были далеко, эти жалящие вилы и взрывающиеся жабы, он оставил их в туманной дымке по другую сторону Атлантики.
Говорливый официант принес ему гигантский блин.
На том берегу остались вилы, жабы, судьи, соборы и чердаки Синей Бороды.
Но они ждали, караулили его возвращение. Все эти лица, и раны, и страхи, следующие за ним по пятам. А Камилла и вовсе взяла и появилась прямо здесь, в самом центре города, затерянного на просторах Канады. Мысль о пяти концертах, которые состоятся в двухстах километрах от ККЖ, не давала покоя, как будто он мог услышать ее альт с балкона своего номера. Главное – чтобы не узнал Данглар. Капитан мог поползти в Монреаль на брюхе, а на следующий день коситься на него и брюзжать.
На десерт Адамберг заказал кофе и бокал вина. Не поднимая головы от меню, он почувствовал, что за столик кто‑то молча сел. Девушка с камня Шамплена. Она подозвала официанта и заказала кофе
– Хороший был день? – спросила она с улыбкой.
Девушка закурила и взглянула ему в глаза.
«Черт», – выругался про себя Адамберг и удивился. В чем дело? В другое время он ухватился бы за эту возможность, а сейчас не чувствовал ни малейшего желания затащить ее в постель. Может, потому, что все еще переживал события прошлой недели, а может, просто хотел обмануть нюх суперинтенданта.
– Я тебе мешаю. – Она не спрашивала – утверждала. – Ты устал. Быки тебя вымотали.
– Точно, – подтвердил он и вдруг понял, что забыл ее имя.
– У тебя куртка насквозь мокрая, – сказала она, дотронувшись до плеча. – Крыша у машины течет? Или ты приехал на велосипеде?
Что она хотела узнать? Все?
– Я пришел пешком.
– Здесь никто не ходит пешком. Ты не заметил?
– Заметил. Но я гулял по перевалочной тропе.
– Всю тропу пропилил на своих двоих? Сколько же ты времени потратил?
– Чуть больше часа.
– Везунчик, как сказал бы мой chum.
– Почему?
– Потому что ночью там собираются голубые.
– Ну и?… С чего мне их бояться?
– И насильники. Точно я не знаю, но такие слухи ходят. Вечером Ноэлла никогда не ходит дальше камня Шамплена. Оттуда тоже можно смотреть на реку.
– Это речка, впадающая в реку.
Ноэлла скорчила гримаску.
– Она большая, вот я и называю ее рекой. Я весь день обслуживала этих идиотов французов и страшно устала.