Вольга, стой! закричали ребята, когда наперерез волку бросился крепкий невысокого роста мальчуган лет шести-семи. Льняные волосы перетянуты на лбу бечевкой, дочерна загорелый, в выгоревших портках до колен. Он перегородил путь волку, весь напружинился и, как-то также по-волчьи оскалившись, издал глухой рык. Волк остановился. Наступила необычная тишина, даже сверчки умолкли, будто все пространство поместили под огромный звуконепроницаемый купол. Мальчик и волк стояли в пяти шагах друг от друга, холодный свет синих глаз мальчика перекрестился с ярким желтым цветом глаз волка, словно два остроконечных клинка схлестнулись в смертоносной схватке. Прошло несколько томительных мгновений. Волк вдруг нерешительно вильнул хвостом, до этого вытянутым, как палка, поджал его и отвел глаза. Потом сделал неожиданной скачок в бок и скрылся в камышах.
Вольга отогнал волка, закричали ребята и кинулись к нему наперегонки. Со стороны поля раздался призывный трубный звук это обеспокоенная Кудря звала Пушистика к себе, и тот, приподняв хоботок, со всех ног кинулся к ней.
Это происшествие не осталось незамеченным. Неподалеку от капища, с центра которого на мир взирал суровый лик величественного изваяния Дажьбога, вырезанного умельцами из огромного ствола дуба, стоял, опираясь на сучковатый посох с набалдашником, высокий старик с длинной седой бородой и внимательно следил за ребятами.
Вона как оно обернулось, задумчиво протянул он, знать, время пришло.
Вечером того же дня, когда за столом собралась вся семья Вольги: отец с матерью, два старших брата, вернувшиеся с сенокоса, Вольга и его брат Игорша, да младшенькая Ольга, любимица всей семьи, в дверь постучали.
Кто там? Входи, добрым гостем будешь! окликнул отец Вольги.
В проеме двери показалась высокая фигура старца.
Выйди, Старшой, чуток переговорить мне с тобой надо по важному делу, не заходя в дом, позвал отца старец.
Слушаю тебя, Волхв, с чем это ты ко мне пожаловал на ночь глядя? спросил отец, выйдя на улицу.
Они стояли друг напротив друга, высокие, чем-то неуловимо похожие друг на друга, только один был само олицетворение мудрости, другой силы.
Не обессудь, Старшой, твоего мальца, Вольгу, я беру себе в обучение. Дар у него. Сегодня сам видел, как он Седого отогнал, и сам было в волка чуть не превратился.
Мал он еще, совсем несмышленыш. Погодил бы ты его брать к себе, я его к хозяйству хотел приспособить.
Ты знаешь Закон, не можем мы противиться Силе, идти супротив предначертанного. На нем печать Силы, и если эту Силу не обуздать и не направить в правильное русло, в Свет, она может уйти во Тьму и много бед наделать. Нельзя медлить, раз сила проявилась. Завтра с утра приводи его к капищу. Прощевай.
Старец развернулся и, опираясь на посох, не спеша, величаво, стал спускаться по тропинке. Он походил на кряжистый высохший ствол дуба, когда-то буйно-зеленого, раскидистого, но по прошествии лет, засохшего, хотя еще и не утратившего былой стати и величественности.
Похолодало. Выпала первая пороша. По площади Кремля брел босоногий человек во власяном рубище на голое тело, простоволосый, опираясь на кривую палку, которую он приспособил вместо посоха. Длинные седые до плеч волосы развевались на ветру, глаза светились безумным огнем, он что-то бормотал, и едва можно было разобрать отдельные слова: «Дождем прольет Он на нечестивых горящие угли, огонь и серу; и палящий ветер их доля из чаши»
Он брел сквозь толпу, как слепой, никого и ничего не узнавая, и люди с почтением расступались. Мужики скидывали оземь шапки, падали ниц, бабы, вставая на колени, плакали, подвывая, утирали слезы концами платков. «Базилевс» сопровождал тихий ропот босоногого старца.
По широкой, хорошо утрамбованной дороге, на закат уходил небольшой отряд хорошо вооруженных людей. Пятьдесят всадников на крупных сытых лошадях в латах, кольчугах, с пиками на плечах, за спиной у каждого большой щит, на котором красовался белый сокол на красном фоне, на голове большие меховые шапки. Металлический шелом воин надевал перед боем. Ратники были все как на подбор: рослые, чубатые.
Вольга ехал крайним справа в первой шеренге конников, ничем из них не выделяясь ни статью, ни видом, ни обмундированием. Таков был наказ Волхва. Он ничем не должен был себя выдать до прибытия в Руссильон.