Мы отправились без определенной цели, куда идти: предложение Алексеева идти к нему было единогласно отвергнуто, и решили идти в бильярдную Гольды.
Здесь не было ни души. Спрошен был портер. Орлов и Алексеев продолжали играть на бильярде на интерес и в придачу на третью партию вазу жженки. Ваза скоро была подана. Оба гусара порешили пить круговой; я воспротивился более для Пушкина, ибо я был привычен и находил даже это лучше, нежели не очередно.
Алексеев предложил на голоса; я успел сказать Пушкину, чтобы он не соглашался, но он пристал к первым двум, и потому приступили к круговой. Первая ваза кое-как сошла с рук, но вторая сильно подействовала, в особенности на Пушкина; я оказался крепче других. Пушкин развеселился, начал подходить к бортам бильярда и мешать игре. Орлов назвал его школьником, а Алексеев присовокупил, что школьников проучивают
Пушкин рванулся от меня и, перепутав шары, не остался в долгу и на слова; кончилось тем, что он вызвал обоих, а меня пригласил в секунданты.
В десять часов утра должны были собраться у меня. Я пригласил Пушкина ночевать к себе. Дорогой он уже опомнился и начал бранить себя за свою арабскую кровь, и когда я ему представил, что главное в этом деле то, что причина не совсем хорошая и что надо как-нибудь замять:
Ни за что! произнес он, остановившись. Я докажу им, что я не школьник!
Оно все так, отвечал я ему, но все-таки будут знать, что всему виной жженка, а притом я нахожу, что и бой не ровный
Как не ровный? опять остановившись, спросил он меня.
Чтобы скорей разрешить его недоумение и затронуть его самолюбие, я присовокупил:
Не ровный потому, что, может быть, из тысячи полковников двумя меньше, да еще и каких ничего не значит, а вы двадцати двух лет уже известны
Он молчал. Подходя уже к дому, он произнес:
Скверно, гадко; да как же кончить?
Очень легко, сказал я, вы первый начали смешивать их игру; они вам что-то сказали, а вы им вдвое, и наконец, не они, а вы их вызвали. Следовательно, если они придут не с тем, чтобы становиться к барьеру, а с предложением помириться, то ведь честь ваша не пострадает.
Он долго молчал и, наконец» сказал по-французски:
Это басни: они никогда не согласятся; Алексеев может быть, он семейный, Но Теодор никогда: он обрек себя на натуральную смерть, то все-таки лучше умереть от пули Пушкина или убить его, нежели играть жизнью с кем-нибудь другим
Я не отчаивался в успехе. Закусив, я уложил Пушкина, а сам, не спавши, дождался утра и в восьмом часу поехал к Орлову. Мне сказали, что он только что выехал. Это меня несколько озадачило. Я опасался, чтобы он не попал ко мне без меня: я поспешил к Алексееву. Проезжая мимо своей квартиры, увидел я, что у дверей нет экипажа; который, с радостью, увидел у подъезда Алексеева, а еще более, и так же неожиданно, обрадовался, когда едва я показался в двери, как они оба в один голос объявили, что сейчас собирались ко мне посоветоваться, как бы окончить глупую вчерашнюю историю. Очень легко, отвечал я им, приезжайте в 10 часов, как условились, ко мне; Пушкин будет, и вы прямо скажете, чтобы он, так как и вы, позабыл вчерашнюю жжёнку
Они охотно согласились. Но Орлов не доверял, что Пушкин согласится. Возвратясь к себе, я нашел Пушкина вставшим и с свежей головой, обдумавшим вчерашнее столкновение.
На сообщенный ему результат моего свидания он взял меня за руку и попросил:
Скажите мне откровенно: не пострадает ли моя честь, если соглашусь оставить дело?
Я повторил ему сказанное накануне, что не они, а он их вызвал, и они просят мира:
Так чего же больше хотеть?
Он согласился, но мне все казалось, что он не доверял, в особенности Орлову, чтобы этот отложил такой прекрасный случай подраться; но, когда я ему передал, что Федор Федорович не хотел бы делом этим сделать неприятное брату, Пушкин, казалось, успокоился.
Видимо, он страдал только потому, что столкновение случилось за бильярдом, при жж2нке:
А не то славно бы подрался; ей-богу, славно!
Через полчаса приехали Орлов и Алексеев. Все было сделано, как сказано; все трое были очень довольны; но мне кажется, все не в той степени, как был рад я, что не дошло до кровавой развязки: я всегда ненавидел роль секунданта и предпочитал действовать сам.
За обедом в этот день у Алексеева Пушкин был очень весел и, возвращаясь, благодарил меня: