У тебя леность и нерадение о собственном образовании, вкус к площадному волокитству. И вольнодумство также площадное! услышал Саша от Николая Ивановича обидные для себя слова.
Ах! Вот как вы думаете обо мне! И, не успев осознать, что говорит, крикнул в лицо строгому чиновнику: Я требую сатисфакции! И, красный от возмущения, выскочил на улицу
Братья Тургеневы, которые в волнении ждали секундантов взрывного поэта, только рано утром получили письмо с извинениями и раскаянием в своей горячности. Дуэль не состоялась.
Дуэль Пушкина с поэтом Рылеевым (1820г.)
Больше, чем страх очутиться на Соловках или в крепости, Александра мучил позор: случайно узнал о распространившихся слухах в городе, что его высекли в тайной канцелярии. Он ничего не понимал: не успеет, гденибудь появиться, как за ним стелется шепоток. Настороженно вглядываясь в лица, он быстро оглядывал всех, но все молчали или отводили от него взор, или, при его приближении, прекращали беседу.
Глаза ему открыл Катенин, когда находились на «чердаке» у Шаховского. Отведя его в сторону, критик сказал: мол, ходят слухи, что будто бы он высечен в тайной канцелярии государя.
Ч-ч-т-т-о? чуть не задохнулся Саша от возмущения.
Ему, остолбеневшему от этой новости, Павел Александрович объяснил, что об этом из Москвы кому-то написал граф Толстой-Американец.
Которого ты както уличил в передергивании карт Но, друг мой, сплетню здесь повторил Кондратий Рылеев на каком-то балу.
Александр смотрел на критика молча, не в состоянии вымолвить ни слова. Лихорадочные мысли не задерживались в голове, он не понимал, что теперь делать: «Я-а-а?!.. Я-а-а сделался историческим лицом для сплетников Петербурга?!..» Это не укладывалось ни в какие рамки. Залившись мучительным румянцем, не дослушав критика, он сорвался с места и помчался домой, не дожидаясь извозчика.
И долго потом бегал по узкому проходу своей комнатки в бессильной ярости, придумывая, как отомстить обидчикам.
Однако в городе того ни того, ни другого не оказалось.
В мае 1820 года он, под видом курьера, был выслан на юг. Но Александр решил сначала поставить точку на деле с поэтом Рылеевым. Заехав по дороге в ссылку на юг, он упросил Антона Дельвига и Ивана Якушкина быть секундантами и уже чуть свет они ехали в сторону Батово, где в имении тещи в это время находился Рылеев.
Александр был уверен, что поступает правильно, задумав дело чести. «Я ведь знаю дуэльный кодекс: общественное мнение обязывает меня вызвать обидчика на дуэль, пусть бы он даже захотел проглотить обиду. Но ни за что я этого не смог бы сделать презрение всех было бы обеспечено. Но и посвящать кого-либо в эту задумку было нельзя. Мне же грозила Сибирь А сейчас и Антон, и Иван, уверен, сохранят тайну»
Скоро приблизились к месту. Оставил Антона и Ивана на обочине дороги и отправился к Рылееву. «А ведь Кондратий даже не удивляется!.. Коротко поговорив, они спустились к резвой речушке, под обрывом которой нашли подходящее место
Теперь он ждал, сжав губы и пристально глядя, как Рылеев изготавливается на позиции. «Первым сделает свой выстрел Кондратий: вызвалто его я Значит, я не могу стрелять первым Но, Боже!.. Мое терпение иссякло Может, самому начать и выстрелить в воздух? Тогда будет считаться, что дуэль как бы состоялась, и оскорбление можно считать смытым Но спохватился вспомнил, что дуэльный кодекс предусматривает такую хитрость: тот, кто вызвал на дуэль, не имеет права стрелять в воздух. Вздохнул: И это тоже правильно! Иначе поединок превратится в фарс».
Рылеев прекратил его размышления, сделав, наконец, свой выстрел. Но вверх. Ну и он тогда вверх! После этого они, как ни в чем ни, бывало, на берегу милой речушки целый час чтото обсуждали. Антон и Иван ждали.
«Ну, вот, и с этим тоже покончено!» Вдохнув полной грудью чистый речной воздух, Александр попрощался с другим поэтом и, коротко обнявшись с ним, направился к друзьям. Молча доехали до тракта, до того места, где предстояло расставаться. Вот и оно Соскочив на землю, невесело сжали друг друга в объятиях по-очереди. С Дельвигом, как всегда, поцеловали друг другу руки. «Пиши». «И вы пишите!» и расстался и с ними. Слова застревали в горле. Осознал, что неизвестно, на сколько они расстаются, чуть не заплакал.
Потом, спустя четыре года, уже в северной ссылке, Михайловском, он писал: «Необдуманные отзывы, сатирические стихи стали распространяться в публике. Разнесся слух, будто бы я был отвезен в Секретную Канцелярию и высечен. Я последним узнал об этом слухе, который стал уже общим. Я увидал себя опозоренным в общественном мнении. Я впал в отчаяние, я дрался на дуэли мне было 20 лет тогда. Я соображал, не следует ли мне застрелиться или убить V. В первом случае я только подтвердил бы позорившую меня молву, во втором я бы не отомстил за себя, потому что оскорбления не было, я совершил бы [беспричинное] преступление, я принес бы в жертву мнению общества, которое я презирал, человека, всеми ценимого, и талант, который невольно внушал мне почтение к себе Таковы были мои размышления». Так писал он в воображаемом письме к Александру I, глядя с тоской в заснеженное окно своей «избы», как называл дом в Михайловском.