Пу-у-шкин! Из-за твоего Кюхельбекера я не смог попасть на званый ужин! отрезал тот недовольно.
Как это? И при чем здесь Кюхля?
А при том, что он пришел и не уходил до поздней ночи! вырвался крик у несчастного. Не мог же я его одного бросить или выпроводить?.. Нехотя добавил: Да и желудок у меня расстроился
Саша смеялся долго:
Не иначе, как ты заразился от его словесного поноса желудочным!..
Вечером вернулся к еще не успокоившемуся другу и произнес примирительным тоном:
Ладно, не сердись, милый! Я тебе принес утешительный подарок. Быстро достал листок из внутреннего кармана исписанный и измаранный исправлениями лист. Вот! Слушай:
За ужином объелся я,
А Яков запер дверь оплошно.
Так было мне, мои друзья,
И Кюхельбекерно, и тошно
Бледный еще Жуковский хохотал до колик, сложившись пополам, и только всхлипывал:
Как ты сказал? Аххаха. Кюхельбекерно? Аххаха Ах!
Отдышавшись, вдруг спросил:
Скажи, а при чем же здесь мой Яков?
Да ни при чем! Это для рифмы, тоже лучась весельем, отмахнулся зубастый Саша.
Он был страшно доволен своей выходкой и утром, явившись к барону Дельвигу, рассказал ему и поэту Евгению Баратынскому, молодому поэту, с которым Антон снимал жилье, об этом курьезном случае.
Дельвиг тоже знал способность Кюхельбекера вести нескончаемые нудные разговоры и неумение вовремя откланяться сам страдал от них немало!
А, ну-ка, повтори нам ещё раз эпиграмму! попросил он, смеясь.
Долго они потом потешались, вспоминая нелепые выходки Вили, рассказывая о них Евгению и хохоча до упаду
Пробыл у друзей Саша часа два и убежал. По дороге домой понял, что больше всего он любит бывать у Тоси. Дельвиг, после окончания лицея, был определен в департамент горных и соляных дел, где в основном развлекал сослуживцев веселыми историями и анекдотами, не особо вникая в работу и получая крохи. Вот почему у них с Евгением в комнате было пусто, да и еды почти никогда не бывало. Но всё же у них весело и беспечно
Саша Пушкин еще не знал, что после его ухода, поздно вечером, в дверь Тоси и Жени раздалась сердитая барабанная дробь и в их маленькую комнатку ворвался страшный Кюхля: голова всклокочена, щеки горят, он размахивает длинными руками и не может начать говорить от возмущения.
Женя бросился к нему в тревоге:
Виля! Виля! Что с тобой?
Со мной? Со мной ничего! Повернулся к Дельвигу: Тося! Передай Французу, что я вызываю его на дуэль. А ты будешь моим секундантом!
Какую дуэль? Ты с ума сошел!?
Но Кюхельбекер только раздраженно и беспорядочно размахивал руками и бормотал:
К черту, к черту!
Виля, ну, подожди! Ты же можешь убить его надежду России!.. в голосе Дельвига задрожал страх.
Donnerwetter! Доннерветтер! (Черт подери!) Не хочу ничего слушать!.. И не старайся!
Долгие уговоры Дельвига и Баратынского ни к чему не привели и утром Антону пришлось идти к Саше с неприятной миссией и выложить условия Кюхли
И вот друзья стоят у какого-то недостроенного склепа на Волковом поле и ненавидяще сверлят друг друга глазами. Но, спустя минуту, Сашка не удержался: нельзя было без смеха видеть, как Кюхля целится, и он прокричал с улыбкой Дельвигу:
Тося! Становись на мое место здесь безопаснее всего!
Кюхля от бешенства затрясся, молниеносно сделал круг вполоборота, и раздался выстрел
Дельвиг схватил свою фуражку в руки и с удивлением стал рассматривать на ней дырочку Кюхля умудрился прострелить ее и не задеть его самого!..
Александр, который тоже не ожидал такой прыти от неуклюжего Кюхли, опомнился и начал громко хохотать, а потом, бросив пистолет, подбежал к посрамленному другу и стал обнимать его со словами:
Послушай, Кюхля! Говорю тебе без лести: ты стоишь дружбы без эпиграммы. Но пороха ты не стоишь, ей богу!
Пристыженный всем происшедшим, Кюхля в ответ обхватил его неловкими руками, и они принялись шутливо мутузить друг друга. Сашка, смеясь, вывернулся из его объятий и сделал сальто, как бывало в лицее, когда его переполняли радостные чувства
Жанно Пущин, которому Антон вечером рассказал о дуэли друзей, рассердился не на шутку:
Тося, скажи, ты думал, что поощряешь преступление? А если бы Виля на самом деле убил Француза?! Сашка, знаю, никогда бы не стал стрелять в него! Ты понимаешь, что Виля, из глупой гордости, застрелил бы будущее, вду-май-ся! будущее нашей российской поэзии! Ты понимаешь, что вы, два оболтуса, чуть не натворили!?