У вашего Юры вирус смерти. Ему осталась неделя.
Отец вздохнул и спросил доктора:
Может, стоит перепроверить анализы?
Доктор заявил, что и так дел хватает, а тут факт очевидный.
Это вирус смерти, повторил доктор, пожав плечами.
Вирус, появившийся в конце двадцатого века, не приносил ни боли, ни каких бы то ни было неудобств, от него просто умирали. А врачи могли сделать только одно: найти вирус и сказать, сколько человек еще проживет.
Мама заперлась в спальне и не выходила до вечера. А когда вышла, вся опухшая и красная от слез, сказала:
Так не должно быть.
А разве не так было всегда? удивился я.
Отец улыбнулся.
В нашем детстве, сказал он, в магазинах у касс были очереди, а на дорогах автомобильные пробки. И за все свое детство я только однажды был на похоронах, когда моя бабушка умерла в девяностолетнем возрасте, он вздохнул. Отец часто вздыхал, словно жить ему было ужасно тяжело.
Скучно же вы жили, хмыкнул я. На той неделе отец Нины устроил шикарный праздник, у них умерла собака. Позвали меня и дядю Мишу, дворника.
Дворника? переспросил отец.
Ну да, человека, который подметает улицы.
Но отец Нины мэр нашего поселка, отец говорил так, словно хотел поймать меня на лжи.
Своих друзей он уже похоронил, ответил я.
Так не должно быть, повторил как эхо отец.
Смерть это хорошо, попытался утешить я старика, смерть сплачивает. Так говорит наш священник.
Через неделю, выдохнула мама и села в кресло, уже через неделю.
Мы молчали. Я смотрел в окно, думая, как расскажу новость Нине, и что она на это скажет. Почему-то ужасно важно было знать, какие слова она произнесет.
Почему мы смирились? спросила в никуда мама.
Ну протянул отец и развел руками, ты же слышала доктора.
Забавно, зло сказала мама, ты то же самое сказал, когда умерла Люся. Ты слишком быстро опустил руки, хотя тогда тот доктор, Кротов, помнишь, пообещал таблетки, которые могли остановить
Эти таблетки запрещены. Что я мог сделать? глаза отца затуманились от невольных слез.
Но может, сейчас что-то изменилось? В Москве наверняка
Мы бы знали!
Напряжение между родителями было сильнее, чем между грозовыми тучами.
А кто это Люся? быстро спросил я, чтобы отвлечь их.
Твоя сестра, резко сказала мама. Она умерла, когда тебе было четыре.
У меня была сестра? удивился я. Людмила Шапкина? Хм, не, не встречал такого надгробия.
Людмила Агапова, тихо сказала мама, косясь на отца.
Две тысячи первый две тысячи седьмой годы, вспомнил я. «Слишком любим, чтобы когда-нибудь забыть». Так себе слоган. Вот у Силана Жертомича куда круче: «Смерть это только начало».
Тебе надо меньше бывать на кладбище, сказала мама.
Ну да, скоро поселюсь там навсегда, попытался пошутить я.
Мама разрыдалась. На это было грустно смотреть, и я вышел из комнаты. Может, и правда глупо мириться. Даже если за тобой идет смерть, может, стоит попробовать сбежать от неё? Ну, если и не сбежать, то потянуть время хотя бы.
Я вышел на улицу, уселся на тротуарном бордюре и вытянул ноги. «Кто первый покажется из-за поворота, в таком возрасте я и умру» решил я. Врачам я никогда не верил, слишком у них хитрые лица, а вот судьбе доверял.
Ждать пришлось долго, и я даже забыл, что что-то загадал. И тут вдруг из-за угла вышел старик. Давно не видел я в нашем городе стариков. Этот был хоть куда, лет шестидесяти, с белой бородой в пол-лица, в криво заломленном кепи и с тростью. Он прошел мимо и подмигнул мне. «Жизнь хороша, лукаво сказал его взгляд, и за нее стоит побороться».
И тут мне вспомнились слова матери о докторе Кротове и о таблетках, которые могли остановить вирус смерти. Почему, когда она произнесла его имя, она кивнула наверх, в сторону отцовского кабинета? Наверняка там лежит какая-нибудь бумажка от этого доктора.
Я пробрался в кабинет, благо родители разошлись по своим углам, и стал рыться в коробке с документами. На самом дне я нашел пожелтевший, потрепанный картонный квадратик, что-то типа визитки, напечатанной на домашнем принтере. Имя, фамилия, телефон и московский адрес. Да, ехать придется далеко. Хотя я еще не решил, нужно ли мне это. И, чтобы отвлечься от мыслей об этом докторе и его лекарстве, я отправился к Нине.
Мы сидели на веранде и смотрели на желтую сухую траву, умирающую под осенним солнцем. В моей голове эхом повторялись слова Нины: «И ты туда же, и ты туда же». Я искал в них отголосок её чувств ко мне и никак не мог понять, что за ними скрывается.