Не думаю. Он боязлив, як заяц, и старый совсем. Я ж только прошёлся тихонько, у окон послушал, прежде чем до него наведался. Его там ненавидят все.
«Так и знал, что Алесь дерзнёт на что-то, зараза!» подумал командир.
Тебе приказ был сразу к старосте идти огородами, а по дворам не шататься!
Виноват, только и ответил Алесь, и улыбался, будто не командир, а отец нестрого ругал его. Он понимал, что сделал большое дело. Правда, о том ничего не сказал, что ходил ко двору, где жила девушка Прося. Она всегда ему нравилась, но признаться ей в том не успел, ушёл в партизаны. И вот теперь надумал, что, коли встретит её, обязательно словечко скажет. Но не пришлось, собаки помешали. И всю дорогу, что нёс тяжкую поклажу, только и думал о ней, будто согревался мыслями и находил в том силы.
Мицкевич снял с плеча ППШ, и, присев у костра, сбросил набухшие сапоги, развернул и выжал позеленевшие от болотной жижи портянки. Отдышавшись, достал кисет и закурил. Выдохнув, сказал, стараясь выглядеть взрослым, рассудительным, а точнее, матерым партизаном:
Товарищ командир, зато какая выгода! Я послушал, местные думают, что в болотах и лесу засел большой отряд партизан, человек сто, не меньше. Это они про нас! Я старосте сказал, что он первый у нас на мушке будет, коли что. Он меня, думаю, разумел. Этот куркуль старый далеко не дурень. Принесёт нам барана тихо, чтоб бобики его не видели.
Он помолчал:
Я места у Марьиного лога хорошо знаю. Коли старик с хвостом будет, мы увидим, и вернёмся тихо. А коли один будет, тогда что ж
Алесь нагнулся ближе к командиру:
У нас вонь Колдун меткий, он тогда предателя пиф-паф. Баранчика мы хоп, только нас и видели!
А, может, не будем его, того? размышлял командир.
До Марьиного лога три версты, махнул рукой Мицкевич. Коли и почуют бобики, пробежать не поспеют, мы утечём.
Не, убивать старосту не будем, всё же решил Игнат.
А коли он уйдёт, мы пойдём до баранчику, а тут бобики, а? не успокаивался Алесь. Он говорил живо, словно внутри заводился и уже кипел мотор. Тогда что? Вдруг засада? Не, мы его пришьём, выждем минуту-две. Коли будет тихо, возьмём наше добро, и айда в дорогу. Командир, так лучше будет!
Игнат Савко надолго задумался. Партизаны уже испекли первые лепешки, делили их, настроение поднялось.
«Да, баран бы всех спас, с сытыми животами прорвались бы к пуще!» думал командир, жадно пережевывая горячий несолёный мякиш, вкус которого будил в сердце воспоминания о доме.
Значит, мы пойдём с Колдуном? наконец спросил Алесь, дожидаясь решения.
Да, не сразу выдавил Игнат, и нахмурился.
3Тревожно и медленно приближался рассвет, окна запотели от прохлады. Староста не покидал дом. Огня после грубого ночного визита он не разжигал и сидел, затаившись и обхватив ствол ружья. Порой им овладевала паника: казалось, что вот-вот в Белые мхи ворвутся партизаны, и они повесят его на разлапистой берёзе. Чудилось, он даже слышал, как скрипят во дворе её старые сухие ветви. Их раскачивал ветер, но стонали они будто под чьим-то весом. Самообладание не сразу, но возвращалось, и он думал: даже если так, то и пусть. Когда-нибудь должны закончиться его мучения, и хорошо, если скоро.
Лишь когда рассвело, Михась выглянул во двор. Пёс ожил и поскуливал, забившись в будку.
Держись, живчик, сказал старик. У пса не было клички, он всегда подзывал его свистом, но теперь староста подумал, что будет окликать Живчиком. Он пожалел его, бросил в миску бараний мосол. Тот даже не вышел, а ещё глубже забился в конуру и затих.
«Как бы не издох, подумал старик. Эх, шельма, тебя-то, глупого, за что?..»
Михась знал, что все вокруг него почему-то страдали. Может быть, всё потому, что он с детства ненавидел зло и насилие, но не умел противиться им. А не сопротивляться злу значит, уже быть на его стороне Или просто судьба. Хотя, сказать так и махнуть легче всего. Но и ответить, почему мир устроен уродливо и несправедливо, он тоже не мог.
Начинался новый день, солнце едва пробивалось через плотные облака, сосны шумели. Старик проковылял к плетню, положил ладонь на жердь и вздохнул. Именно в эту тихую минуту для себя он решил, что выполнит требование партизан. С чистым сердцем. Это ничего не исправит, конечно. Лесные бойцы будут также бескомпромиссно ненавидеть его. Никакими барашками не смыть клеймо предателя. Пусть так. Но если он и на самом деле безнравственный и конченный мерзавец, враг рода человеческого, то нужно сейчас же сообщить о случившемся полиции, подготовить засаду в Марьином логу. Но так он никогда не поступит, нет. Хотя бы потому, что уже поздно. Его спросят почему не сделал этого сразу, как партизан ушёл? Его бы выследили с собаками.