Горный Алтай давно занимает первые строчки в рейтингах регионов по количеству самоубийств, особенно детских и подростковых. Да вообще, эти верхние строчки принадлежат прежде всего регионам Севера, Урала, Сибири и Дальнего Востока. Читаешь комментарии в статьях на эту тему какие только причины не называются. Расслоение общества, уровень пьянства в регионе, плохие школы, плохие родители, плохие чиновники, отсутствие исправно работающих социальных лифтов, «синие киты», секты, даже тема «принцессы Укока» опять всплывает.
Но все-таки мне отсюда, из Язулы, кажется главная причина в том, что включенный по вечерам телевизор ясно показывает тебе, как живут истинные люди и ради чего следует жить. Настойчиво убеждает тебя, что ты не в тренде и не будешь там никогда. Ты оглядываешься и понимаешь, что ты не настоящий. То, что тебя окружает природа, скот, горы, деревня, язулинцы, это совсем не интересно. В лучшем случае это какая-то экзотика, но никак не настоящая жизнь. Даже нас с Любой убеждает, пока язулинский дизель не вырубают в час ночи, и телевизор не умолкает.
Приеду в Москву, опять девчонки спросят, когда же я уже нормально в отпуск съезжу, со вздохом говорит Люба. Я им говорю, мне нравятся наша рязанская деревня или Алтай, но они не верят. До того не верят, что я сама сомневаться начинаю. И злюсь на них, и где-то в глубине стыжусь, что не съездила опять на теплое море или в Европу.
В последний день нашего пребывания в Язуле состоялась свадьба. Альберт был дядей жениха.
Дядя у нас это не просто дядя Как объяснить? Это вроде титула. Мои дети они тоже как дяди для него.
Вся семья загодя готовилась к этой свадьбе, титул обязывает. В пятницу вечером приехала Люба Кергилова из Горно-Алтайска и тоже впряглась в работу. Даже моя Люба приняла участие ей выпало замешивать тесто для огромного количества боурсаков готовили на всю деревню и приезжих гостей. Боурсаки жарили в масле на огне в аиле. Получился целый таз.
Я все Валей любуюсь, говорит моя Люба. Все у нее хотят тусоваться в аиле, все забегают что-нибудь перехватить вкусненького, посидеть-поболтать. Какая-то удивительная мудрость, скорость, выносливость! Я бы так хотела уметь. И при этом все очень спокойно, без нервов. В пятьдесят шесть лет у нее ни одного седого волоса!
Они очень смешно общаются Валя и моя Люба. Одна по-русски, другая по-алтайски, это им не мешает.
С утра за забором привязан баран, которого растили к нашему приезду, стоит неподвижно, ждет.
Альберт все время в доме жениха, приходит к вечеру усталый, пьет чай и идет в аил резать барана.
Мелкий скот здесь режут через живот, перерывая идущую вдоль хребта артерию в груди. Не давая проливаться крови на землю. Когда-то он учил меня, и это умение пригодилось однажды, когда тесть на даче в Новосибирске решил зарезать барана именно таким способом по своему бурятскому обычаю в честь рождения внука.
Сегодня там одиннадцать овец резали и бычка. Я шесть штук. Сначала думал пусть молодые режут, учатся, а потом решил взять грех на себя, говорит Альберт.
Он кулаком обдирает барана, останавливается, глядит на нас.
Или это не грех?
Так резать, как это делает Альберт вовсе не грех. Все происходит удивительно быстро, чисто и уважительно по отношению к животному и к тому мясу, которое животное дает нам. Баран разделывается прямо на своей шкуре, и через пятнадцать минут на белой изнанке шкуры не остается ни капельки крови, мясо развешано по стенам, ребра плавают в казане, готовится кровяная колбаса и тёргом из полосок желудка и нутряного сала, перевитых кишками. Наблюдать за работой удовольствие.
Альберт берет на себя не грех, а ответственность за то, что он питается мясом животных. Сам убил сам съел. Или угостил прибывших из Москвы друзей.
В менее «экзотическом» мире большого города, где я живу, связать наличие мяса на столе со смертью животного довольно трудно, да и неприлично, наверное. Наша агрессия скрыта, животные волокна, растираемые нашими зубами, достаются нам без пролития крови.
Еще двести лет назад гуманист Уильям Хэзлитт писал: «Животные, которых мы употребляем в пищу, должны быть настолько мелко разделаны, чтобы их нельзя было распознать. В противном случае нам не следует допускать, чтобы форма их подачи обличала наши чревоугодие и жестокость».
И мы скрываем от самих себя не только свою хищность. Бескровно взрезая купленные в супермаркете упаковки с сосисками или с филе индейки, мы скрываем свой страх.